Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пикквикского клуба

Старик Лоббс был, к несчастью, очень голоден и, следовательно, дьявольски сердит. Натаниэль Пипкин слышал ясно, как он ворчал и кричал на костлявого подмастерью с тонкими ногами, когда тот суетливо бегал взад и вперед и метался во все стороны, исполняя приказания грозного хозяина. Но бешенство Лоббса не имело, по-видимому, никакой определенной цели: ему просто надо было выгрузить куда-нибудь и на что-нибудь накопившуюся желчь. Накрыли, наконец, на стол, подали разогретый ужин, поставили бутылку вина, и старик Лоббс мало-помалу совсем угомонился. После ужина он поцеловал свою дочку и потребовал трубку.

Нужно теперь заметить, что колени мистера Пипкина были устроены природой совершенно правильным образом в приличном расстоянии одно от другого; но стоило ему услышать, что старый Лоббс потребовал свою трубку, колени его подогнулись, задрожали, затряслись и, что всего хуже, начали колотить одно о другое, как будто собираясь уничтожить друг друга. В том самом шкафу, где он стоял, на одном из железных крючков висела пенковая трубка в серебряной оправе, та самая трубка, которую уже пять лет подряд, вечером и утром, он видел в широкой пасти старика. Молодые девушки побежали за трубкой вниз, побежали за трубкой наверх, отыскивая трубку повсюду и тщательно избегая того места, где, как они знали, трубка была на самом деле. Старик Лоббс бесновался и кричал. Наконец, он сам принялся искать трубку, и демон надоумил его прямо подойти к шкафу. Нечего и говорить, что маленький человек, как мистер Пипкин, не мог никаким способом придержать дверь изнутри, когда дюжий и широкоплечий старичина, мистер Лоббс, начал отворять ее снаружи. С одного размаха растворились обе половинки двери, и перед глазами старика очутился лицом к лицу не кто другой, как сам мистер Пипкин, трепетный и дрожащий с головы до пяток. Великий боже! Что за дикий огонь сверкнул в глазах старика Лоббса, когда он выволок за шиворот бедного Натаниэля и поставил его перед собой!

— Какого черта вы тут делаете? — закричал старик Лоббс страшнейшим голосом.

И так как Натаниэль Пипкин не мог произнести никакого ответа, старик Лоббс принялся раскачивать его взад и вперед минуты две или три, вероятно, для того, чтоб привести в порядок его мысли.

— За каким чертом вы влезли сюда? — ревел старик Лоббс. — Уж не вздумали ли вы ухаживать за моей дочкой? Не к ней ли вы пришли?

Вопрос этого рода мог быть предложен только ради шутки, потому что старик Лоббс никак не воображал, что школьный учитель осмелится забрать себе в голову такую безрассудную мысль. Поэтому негодование его приняло страшный и отчаянный характер, когда бедняк пролепетал:

— Виноват, мистер Лоббс, вы угадали. Я точно пришел к вашей прелестной дочке. Я люблю ее, мистер Лоббс.

— Как?.. Как?.. — загорланил старик Лоббс, задыхаясь от припадка неистовой злобы. — И вы осмеливаетесь говорить мне это в глаза, пустозвонный болван? Да я задушу… я… я…

Как знать? Быть может, старик Лоббс, проникнутый дикой злобой, в самом деле привел бы в исполнение эту страшную угрозу, если б, к счастью, он не был остановлен другим загадочным явлением, которого он тоже совершенно не ожидал. Двоюродный братец, выступая из другого шкафа, подошел твердым шагом к старику и сказал:

— Остановитесь, сэр. Молодой человек, руководимый благородными и великодушными чувствами, принял на себя чужую вину, в которой я откровенно готов признаться перед вами. Я люблю вашу дочь, сэр, и нарочно пришел сюда, чтоб видеться с нею.

Старик Лоббс широко открыл глаза, но едва ли не шире вытаращил свои глаза мистер Натаниэль Пипкин.

— Так это ты?! — воскликнул Лоббс, получивший, наконец, способность говорить.

— Я, — отвечал молодой человек.

— Да ведь я же запретил тебе ходить в мой дом, давно запретил.

— Точно так, иначе — можете быть уверены — никакой бы нужды не было мне приходить тайком к мисс Марии Лоббс, которую я обожаю.

С прискорбием должны мы сказать о старике Лоббсе, что он уже протянул свою руку на поражение влюбленного кузена; но, к счастью, в эту минуту явилась на выручку прекрасная Мария Лоббс. Заливаясь горькими слезами, она удержала раздраженного отца и бросилась к нему на шею.

— Не останавливайте его, мисс Мария, — сказал молодой человек. — Пусть он поразит меня, если хочет: моя рука ни за какие блага в мире не подымется на седую голову вашего отца.

При этом кротком упреке старик отступил на несколько шагов, понурил голову и нечаянно встретился с глазами своей дочери. Я уже намекал один или два раза, что это были светленькие глазки, и влияние их оказалось весьма сильным даже теперь, когда они наполнились слезами. Избегая красноречивой мольбы этих глазок, старик Лоббс отворотил свою голову; но тут же, как нарочно, наткнулся своим взором на лицо лукавой Кэт, которая в одно и то же время боялась за своего брата и смеялась над бедным школяром, представляя из своей фигуры чудное олицетворение хитрой сирены, способной опутывать с одинаковым искусством стариков и молодых людей. Сделав ласковую гримасу, она взяла руку старика и прошептала ему на ухо какую-то загадочную тайну. Как бы то ни было, старик Лоббс улыбнулся и тут же пришел в такое трогательное умиление, что крупная слеза покатилась по его щеке.

Минут через пять девицы вышли из спальни своей подруги, перемигиваясь между собой и делая чрезвычайно скромные ужимки. Мало-помалу все развеселились, и спокойствие восстановилось. Старик Лоббс набил, наконец, свою пенковую трубку и выкурил ее с таким душевным наслаждением, какого не испытывал лет двадцать кряду.

Натаниэль Пипкин, как муж благоразумный и ученый, мигом понял и сообразил, что смертный не устоит против судьбы. На этом основании он скоро подружился с отцом счастливой красавицы, а тот еще скорее выучил его курить пенковую трубку. Много лет спустя часто сиживали они вместе в садовой беседке: пили и курили, и говорили дружелюбно. Исцеленный от нежной страсти, мистер Пипкин присутствовал в качестве свидетеля при бракосочетании Марии Лоббс с ее двоюродным братцем, как это значится в метрической книге приходской церкви. Из других документов почерпнули мы известие, что в ту самую ночь, когда праздновалась свадьба, Натаниэль Пипкин был посажен под арест за буйство, произведенное на улице в пьяном виде вместе с тонконогим подмастерьем старика Лоббса.

После знаменитого бала на даче миссис Гонтер пикквикисты в продолжение двух суток оставались в Итансвилле, терпеливо дожидаясь известий от своего достопочтенного вождя. Мистер Топман и мистер Снодграс должны были еще раз довольствоваться развлечениями в гостинице «Сизого медведя», между тем как мистер Винкель, повинуясь убедительным просьбам, продолжал украшать своим присутствием гостеприимный дом журналиста, посвящая все свои досуги угождениям и обществу прелестной леди. Случалось иной раз, что сам мистер Потт присоединялся к их дружелюбной беседе. Глубоко погруженный в умозрительные и практические соображения относительно сокрушения «Журавля» и всех беспокойных врагов добродетельной «Синицы», мистер Потт весьма редко снисходил с высоты своего умственного величия к общему уровню толпы; но теперь, проникнутый истинным уважением ко всем вообще сочленам ученейшего клуба, великий человек спускался довольно часто со своего возвышенного пьедестала и ходил по ровной земле, применяясь к понятиям и нравам обыкновенных смертных.