Аделаида Герцык - Из круга женского: Стихотворения, эссе

Перепутал карты я пасьянса,
Ключ иссяк, и русло пусто ныне.
Взор пленен садами Иль де-Франса,
А душа тоскует по пустыне.

Бродит осень парками Версаля,
Вся закатным заревом объята…
Мне же снятся рыцари Грааля
На суровых скалах Монсельвата

Мне, Париж, желанна и знакома
Власть забвенья, хмель твоей отравы!
Ах! В душе — пустыня Меганома,
Зной и камни, и сухие травы…

Нечастый дождь капал на крышу балкона,
Точно по железу кто-то переступал осторожно.
Мы слушали напев дождевого звона,
И было в душе от молчанья тревожно.
Как листья под мелким дождевым ударом,
Вздрагивало сердце, и в глазах твоих мерцал блеск влажный.
Я сказал. Взохнула ты. А в саду старом
Ветер рванулся, и проплыл вздох протяжный.
Снова тишь. Ветер сложил влажные крылья.
Неподвижно уныние неба. Не дрогнуть молнии алой.
В серой тиши безвластны грома усилья.
Дождь победит баюканьем день усталый.
И снова он капал на крышу балкона,
Точно по железу кто-то переступал осторожно.
А в душе, под напев дождевого звона,
Вздыхало одно лишь слово:
— Невозможно!

Без посоха и странничьей котомки
Последний путь не мыслится поэту.
Но, все оставивши, без них уйду я в путь.

На немудренное крыльцо, на землю эту,
Где некогда звучал мой голос ломкий,
Приду глазами вещими взглянуть.

Я в детскую войду и вновь открою
На запад обращенное оконце:
Таким же заревом тогда пылала твердь.

И обагренное закатывалось солнце…
А я мечтать училась, что герою
Кровавая приличествует смерть.

И голос окликнул тебя среди ночи,
И кто-то, как в детстве качнул колыбель.
Закрылись глаза. Распахнулись очи.
Играй Адель! Играй Адель!

Играй Адель! Не знай печали,
Играй, Адель, — ты видишь сны,
Какими грезила в начале
Своей младенческой весны.

Ты видишь, как луна по волнам
Мерцающий волочит шарф,
Ты слышишь, как вздыхает полночь,
Касаясь струн воздушных арф.

И небо — словно полный невод,
Где блещет рыбья чешуя,
И на жемчужных талях с неба
К тебе спускается ладья…

И ты на корму, как лунатик, проходишь,
И тихо ладьи накреняется край,
И медленным взором пустынным обводишь
Во всю ширину развернувшийся рай…
Играй, Адель! Играй, играй…

Лгать не могла. Но правды никогда
Из уст ее не приходилось слышать —
Захватанной, публичной, тусклой правды,
Которой одурманен человек.
В ее речах суровая основа
Житейской поскони преображалась
В священную, мерцающую ткань —
Покров Изиды. Под ее ногами
Цвели, как луг, побегами мистерий
Паркеты зал и камни мостовых.
Действительность бесследно истлевала
Под пальцами рассеянной руки.
Ей грамота мешала с детства книге
И обедняла щедрый смысл письмен.
А физики напрасные законы
Лишали власти таинства игры.
Своих стихов прерывистые строки,
Свистящие, как шелест древних трав,
Она шептала с вещим напряженьем,
Как заговор от сглаза и огня.
Слепая — здесь, физически — глухая, —
Юродивая, старица, дитя, —
Смиренно шла сквозь все обряды жизни:
Хозяйство, брак, детей и нищету.
События житейских повечерий —
(Черед родин, болезней и смертей) —
В душе ее отображались снами —
Сигналами иного бытия.
Когда ж вся жизнь ощерилась годами
Расстрелов, голода, усобиц и вражды,
Она, с доверьем подавая руку,
Пошла за ней на рынок и в тюрьму.
И, нищенствуя долу, литургию
На небе слышала и поняла,
Что хлеб — воистину есть плоть Христова,
Что кровь и скорбь — воистину вино.
И смерть пришла, и смерти не узнала:
Вдруг растворилась в сумраке долин,
В молчании полынных плоскогорий,
В седых камнях Сугдейской старины.