Аделаида Герцык - Из круга женского: Стихотворения, эссе

Единый есть из них, из меди алой,
Неутомимей всех гудит в тиши,
Грозит и милует и холодом металла

Сдвигает ритм замедлившей души.
И тонким пламенем, поднявшись выше,
Она горит молитвенней и тише.

В годину бед и страшного итога
Тебя коснулся он крылом своим,
Но тот, что раньше был неустрашим,
Стоит теперь смущенный у порога.

Глядит вперед задумчиво и строго,
Тоскою новой дух его томим,
Он мира не видал еще таким,
Здесь нет ему готового чертога.

Но храмом может стать ему весь свет.
Вы, полюбившие на грани лет!
Ваш жребий жертвеннее и чудесней.

Вокруг сожженные поля лежат —
Вам суждено всему сказать: воскресни!
И обратить пустыню в Божий сад.

Вчера, в таинственной прохладе сада
Я ветку нежную сорвала, всю в цвету.
Был вечер тих, лил в сердце полноту,
Казалось мне, что ничего не надо.

Прекрасен мир и не нужна пощада.
Не радостно ль сгубить свою мечту
И мирту вешнюю отдать Христу?
Не в жертве ли нежнейшая услада?

Отныне буду я обнажена.
Долой зеленых листьев покрывало!
Но отчего растет во мне вина?

Душа ль незримая затосковала? —
Так я стояла, сердцем смущена,
А мирта под ногой благоухала.

Вожатый, что ведет меня измлада,
Склонился в тихий час и мне сказал:
«Пусть дни твои горят, как звезд плеяда,
Как до краев наполненный фиал!

Пусть каждый будет полн любовью, страдой
И будет все ж прозрачен как кристалл.
Нейди вперед, не засветив лампады,
Чтоб каждый день в веках не угасал!»

Ах, дней моих безвестных вереница!
За то, что я не осветила вас, —
Увы! — стал каждый сам себе темницей!

Но мне из прошлого чуть слышный глас
Ответствует: «Ты нам воздашь сторицей
Тем светом, что зажжешь в свой смертный час».

Хор дней бредет уныл и однолик,
Влача с собой распавшиеся звенья.
Лишенная пророческого зренья,
Забывшая слова священных книг,

Стою одна я в этот страшный миг.
В душе ни чаяний, ни умиленья.
— И чудится, что где-то в отдаленьи
Стоит, как я, и плачет мой двойник.

Утешной музы не зову я ныне:
Тому, чьи петь хотят всегда уста —
Не место там, где смерть и пустота.

И голос мой раскатится в пустыне
Один, безмолвием глухим объят,
И эхо принесет его назад.

Не грезится больше, не спится,
Ничто не радует взоры.
Владычица стала черницей,
И сняты с нее уборы.

Тревогою сердце сжато.
Рассыпалось все на свете.
Не стало ни мужа, ни брата,
Остались только дети.

Их больше, чем было прежде,
Собой мы их заслоняли,
В изношенной, тесной одежде
Милей еще, чем бывали.

Им нужно, чтоб их любили,
И нужно, чтоб их одели…
О, если б они свершили
Все то, что мы не сумели!

Так сладко за них молиться:
Помилуй, храни их Боже!
Ах, снова мы в них царицы
Богаче еще и моложе.

Когда я умру — ты придешь проститься,
Мертвым нельзя отказать —
На умершие, стихшие лица
Сходит с небес благодать.

Для строгой души и строгого тела
Не будет ни зла, ни добра…
Ты скажешь, ко мне наклонясь несмело:
«Она была мне сестра»…

С высот незыблемых впервые
Я созерцаю тяжкий дол.
Неясной мглой туман оплел
Хребты и впадины глухие.
И память скудная забыла,
Какая правила там сила.

Здесь вольный дух и перекаты
Громов, стихающих вдали,
Там — дней бессонные рои
Несут усталость и утраты.
И всякий подвиг, всякий миг
Для сердца труден и велик.

И держит крепко и сурово
Меня приведшая рука:
«Ты спустишься опять туда,
Зажжешь свою лампаду снова».
Но испытаньям нет конца —
Вот путь и замысел творца.

Трепещет бездна голубая:
Долины, люди, цепи гор
Плетут таинственный узор.
И дни, что были там, у края,
Все дальше к вечности идут,
Творя земной и Божий суд.

Свершилось все. Огонь заката
На кручах каменных горит,
И муравьиный дол кипит.
Сжимаю руку провожатой:
«Я вижу все, но надо жить,
Благослови меня забыть».

Лунная дорожка
Светит еле-еле.
На моей постели
Посиди немножко.

Стали без пощады
И земля, и Небо.
Я не знаю, где бы
Засветить лампады.

Хочется молиться,
Но слова забыла.
Господи, помилуй
Всех, кто здесь томится,

Чьи безумны ночи
От бессонной боли
И в тоске неволи
Чьи ослепли очи.

Помнить эту муку
Сердце так устало.
Здесь, на одеяло
Положи мне руку.

В этот миг не ранят
Нас ни Бог, ни люди.
Расскажи, как будет,
Когда нас не станет.

Вокруг души твоей и день, и ночь скитаюсь,
Брожу, не смея подойти.
Над бездной тихой, колыхаясь,
Встают блудящие огни.

Мой дух, не знавший бурь, не ведавший сомнений,
Влачится жадно к твоему,
Познавши вечного смиренья
Неискупимую вину.

Принять твою тоску, твою изведать муку,
Твой страшный сон изведать въявь…
И Ангелу, что на плечо кладет мне руку,
Шепчу безумное: Оставь!

На моей могиле цветы не растут,
Под моим окном соловьи не поют.
И курган в степи, где мой клад зарыт,
Грозовою тучею смыт.

Оттого, что пока не найден путь,
Умереть нельзя и нельзя уснуть.
И что кто-то, враждуя со мной во сне,
Улыбнуться не может мне.

Одной рукой глаза мои накрыл,
Другую мне на сердце положил,
Дрожащее, как пойманная птица,
И вдруг затихшее, готовое молиться,
И ждущее Его завет.
Но я не знала: здесь Он или нет,
Лежала долго так, боясь пошевелиться.
И тлела жизнь, как бледною лампадой
Чуть озаренная страница.
Вокруг была прохлада.