Грэм Грин - Избранное

Тетушка налила мне гораздо больше виски, чем я привык, я попросил добавить еще воды.

— Теперь я могу сказать вам обоим, какое я чувствую облегчение оттого, что похороны прошли так гладко. Я как-то раз была на очень фешенебельных похоронах — жена известного писателя и, надо сказать, не самого верного из мужей. Это было вскоре после первой мировой войны. Я тогда жила в Брайтоне и интересовалась фабианцами [48] Члены «Фабианского общества» (основано в 1884 г.), пропагандировавшего идеи постепенного преобразования капиталистического общества в социалистическое путем реформ. . О них я узнала от твоего отца еще молоденькой девушкой. Я пришла из любопытства пораньше и перегнулась через перильца в крематорской часовне, чтобы прочесть надписи на венках. Я была первая и потому одна в пустой часовне, наедине с гробом, утопающим в цветах. Вордсворт простит меня, он уже слышал эту историю во всех подробностях. Дай я тебе налью еще, — обратилась она ко мне.

— Нет-нет, довольно, тетя Августа. Я и так выпил больше, чем надо.

— Ну так слушай. Я, должно быть, сделала резкое движение и случайно нажала на кнопку. Гроб стронулся с места, раскрылись дверцы. Я чувствовала жар печи и слышала шум пламени. Гроб въехал внутрь, и дверцы захлопнулись. И в этот самый момент явилась вся честная компания: мистер и миссис Бернард Шоу, мистер Уэллс, мисс Несбит — это ее девичья фамилия, доктор Хавелок Эллис, мистер Рамзей Макдоналд [49] Бернард Шоу, Герберт Уэллс, Эдит Несбит, доктор Хавелок Эллис, Рамзей Макдоналд были членами «Фабианского общества». и сам вдовец, а священник — он, разумеется, не принадлежал ни к какой официальной церкви — вошел через дверь с другой стороны, где были перильца. Кто-то заиграл гимн Эдварда Карпентера: «Космос, о Космос, Космос имя твое», хотя гроба не было.

— И как вы поступили, тетушка?

— Я спрятала лицо в носовой платок и сделала вид, что плачу, но мне показалось, что ни один человек не заметил — кроме разве священника, но он ничем себя не выдал, — что гроб отсутствует. Вдовец-то — уж во всяком случае. Он и до этого много лет не замечал, что у него есть жена. Доктор Хавелок произнес очень трогательную речь — а может, мне это показалось: тогда я еще не окончательно перешла в католичество, хотя была уже на грани, — о благородном достоинстве прощальной церемонии, без привычного лицемерия и без риторики. И без покойника, можно было добавить с успехом. Все остались вполне довольны. Теперь тебе понятно, Генри, почему я старалась не делать лишних движений сегодня утром.

Я украдкой бросил взгляд на тетушку поверх стакана с виски. Я не знал, что ей ответить. Сказать «Как это грустно» было бы не к месту, так как я вообще сомневался в реальности описываемых похорон, хотя последующие месяцы заставили меня признать, что в основе своей тетушкины рассказы правдивы — она добавляла лишь мелкие детали для общей картины. Меня выручил Вордсворт: он нашел верные слова.

— Надо быть шибко осторожный, когда похороны, — сказал он. — В Менделенд — мой первый жена был менде — всегда разрезают сзади покойника и вынимают селезенка. Если селезенка большой, покойник был колдун и все смеются над семьей и уходят с похороны быстро-быстро. Так было с папа мой жена. Он умер от малярия. Эта люди совсем плохо понимают, малярия делает большой селезенка. Потом мой жена и ее мама быстро-быстро ушел Менделенд и поехал Фритаун [50] Столица (с 1961 г.) Сьерра-Леоне; в 1808–1961 гг. — административный центр английской колонии Сьерра-Леоне. . Не хотел терпеть, чтоб соседи злился.

— В Менделенде, должно быть, много колдунов? — спросила тетушка.

— Да, конечно, очень-очень много.

— Боюсь, мне пора идти, тетушка, — сказал я. — Меня все же очень беспокоит газонокосилка. Она совсем заржавеет на дожде.

— Ты будешь скучать без матери. Генри? — спросила меня тетушка.

— Да… естественно.

Я, откровенно говоря, об этом не думал, поскольку был занят приготовлениями к похоронам, переговорами с адвокатом матушки, управляющим банком, агентом по продаже недвижимости, который должен был помочь продать ее небольшой дом в северной части Лондона. Холостяку, вроде меня, всегда трудно придумать, как распорядиться, например, разными женскими принадлежностями. Мебель можно выставить на аукцион, но что делать с ворохом вышедшего из моды белья старой дамы, наполовину использованными баночками допотопного крема? Я спросил об этом тетушку.

— Боюсь, у меня с твоей матерью не совпадали вкусы на одежду и даже на кольдкрем. Я бы отдала все прислуге при условии, что она заберет все, абсолютно все.

— Тетя Августа, я так рад, что мы с вами встретились. Вы ведь теперь моя единственная близкая родственница.

— Как сказать, еще неизвестно — у твоего отца бывали периоды повышенной активности.

— Моя бедная матушка… Мне, наверное, невозможно будет представить кого-то другого в этой роли.

— Тем лучше.

— В строящихся домах отец первым делом стремился обставить квартиру-образец. Я привык считать, что он иногда уходил туда поспать после обеда. Не исключено, что в одной из таких квартир я и был… — Я осекся на слове «зачат» из уважения к тетушке.

— Лучше не гадать попусту, — сказала тетушка.

— Я надеюсь, вы как-нибудь навестите меня и посмотрите георгины. Они сейчас в цвету.

— Непременно, Генри. Раз уж я тебя снова обрела, то легко я тебя не отпущу. Ты любишь путешествовать?

— У меня никогда не было такой возможности.

— Сейчас, когда Вордсворт так занят, мы могли бы с тобой разок-другой куда-нибудь съездить.

— С большой радостью, тетя Августа, — сказал я, не допуская даже мысли о том, что тетушка планирует поездку дальше чем на взморье.

— Я тебе позвоню, — сказала тетушка на прощание.

Вордсворт проводил меня до двери, и только на улице, когда я шел мимо бара, я вспомнил, что забыл у тети Августы пакет с урной. Я бы и вовсе не вспомнил, если бы девушка в галифе у открытого окна не сказала раздраженным голосом:

— Питер ни о чем, кроме своего крикета, говорить не может. Все лето одно и то же. Только и талдычит про эту хреновую «урну с прахом» [51] «Урна с прахом» — кубок, присуждаемый на ежегодных матчах по крикету между командами Великобритании и Австралии. .

Мне неприятно было услышать такой эпитет из уст привлекательной девушки, но слово «урна» сразу же заставило меня вспомнить о том, что я забыл на кухне останки моей бедной матушки. Я вернулся обратно. На двери я увидел несколько звонков и над каждым нечто вроде маленького микрофона. Я нажал крайнюю правую кнопку и услыхал голос Вордсворта.

— Кто еще там?

— Это я. Генри Пуллинг.

— Никого такой не знаю, такой имя не знаю.