Кальман Миксат - Том 1. Рассказы и повести

Ужасно! Когда звон бубенцов девяти вожаков сливается воедино, то кажется, и он звучит, как присловье: «Продал честь — купил загон».

— Эй, подпасок, сними-ка эти бубенцы!

Мати повинуется, но он и подумать не смеет, что овчар не в своем уме.

— Эй, подпасок, слышь-ка, оставь ты эти бубенцы — я про другое думал. Надевай свой сюр… Который может быть час?

— Да уж за полдень.

— Пойдешь сейчас в Талар.

— Слушаю, хозяин.

— Придешь в герцогский замок и скажешь, что тебя послал брезинский овчар и что тебе нужно поговорить с самим герцогом.

Мати слушал, затаив дыхание.

— Тебя впустят; проведут к герцогу, и ты скажешь ему вот что, слово в слово: «Ваша светлость, брезинский овчар велел передать вам, что из того самого дела никогда ничего не получится. Откажитесь от него, ваша светлость». Понял ли ты? Ну, быстро!

Мати хотел бы еще лучше понять, что это за «то самое дело», но гордая натура овчара не терпела ни вмешательства в его дела, ни даже расспросов. Инстинктивно Мати чувствовал, что эта весть не будет для его светлости приятной, — поэтому он и торопился сообщить ее герцогу.

Часам к пяти вечера он уже обернулся: побывал в Таларе и, усталый, запыхавшийся, но весело насвистывая, возвратился назад. Откуда у него, черт возьми, такое хорошее настроение?

— Ну, что передал герцог? — спросил овчар глухим голосом.

— А ничего, хозяин, даже и того меньше.

— Так, может, ты и не разговаривал с ним? — с тяжелым сердцем расспрашивал его Олей.

— Ага, не разговаривал, — невозмутимо отвечал подпасок.

— А что я тебе приказал?! — заорал разъяренный овчар.

— Приказывали вы мне или нет… а только герцог сегодня в полдень укатил в Вену. Не побегу же я туда за ним, — проговорил Мати с некоторым даже вызовом в голосе, будучи твердо уверенным в том, что принес хорошую весть.

Овчар ничего не ответил, только глаза у него, казалось, чуть не выскочили из орбит, а лицо стало серым.

Накинув на плечи сюр, он как безумный бегом бросился к загону.

Его предчувствие оправдалось.

Перед домом виднелись свежие следы колес. Комната была пуста.

Будничный наряд Аники валялся на столе: белый платок в горошек, замасленный фартук, зеленая легкая юбочка и поношенная желтая кацавейка, расшитая золотым шнуром. Значит, надела свое праздничное платье. На кацавейке лежала какая-то бумага. То была дарственная грамота на загон и стадо, скрепленная печатью герцога Таларского с его гербом: львом, держащим в зубах меч.

Все увиденное будто острым ножом поразило овчара в самое сердце. Он все разгадал, все понял. Нечистая совесть — хороший подсказчик! Герцог сделал так, как овчар сам его надоумил, — поступил по-своему, и притом с молниеносной быстротой.

Старик потер рукой лоб, растерянно огляделся и в отчаянии начал кричать:

— Аника! Аника!

А ведь знал, что ответа ждать ему неоткуда. Аника сейчас уже далеко. Поезд уносит ее в город Вену!

Накричавшись до хрипоты, Олей вдруг затих; с его бледного лица исчезли печаль и отчаяние, оно помрачнело, стало жестким. Старик вышел за дверь, сел на порожек и, набив трубку, с таким равнодушием стал посасывать ее, выпуская кольца дыма, словно он размышлял всего лишь о том, какая будет завтра погода.

Но вот он порывисто встал и гневно погрозил небу пальцем.

— Слышишь ли ты, боже?! Я еще покажу тебе сегодня кое-что!

Потом снова сел и продолжал курить свою трубку так, будто у него и дела другого не было.

И только тогда снова поднялся, когда стадо под присмотром Мати оказалось во дворе.

— Хорошо, что ты пришел, сынок Мати, — проговорил овчар ласково, как никогда. — На столе в доме лежит срочная бумага, которую ты тотчас же отнесешь господину управляющему в Талар; пусть он отошлет ее вдогонку за господином герцогом. Только отправлял чтоб не сегодня, а подождал до завтра. Завтра у него найдется, что добавить к этому.

— Я сейчас же возьму ее, хозяин.

— Не трудись, я тебе вынесу.

— Позвольте мне попросить у Аники перекусить чего-нибудь горячего.

— Не тревожь ее. Вот тебе деньги: по дороге ты сможешь и поесть и выпить.

Мати покачал головой. Что там могло случиться в доме, что старик даже не впускает его? Наверняка из-за Аники. Может, она спит? Или плачет? А как бы хотелось Мати взглянуть на нее, хоть минутку полюбоваться ею. Ведь он видит ее каждый день, она всегда у него перед глазами, а он даже не разглядел ее толком. Да, странная штука любовь!

Ну да ладно, сегодня уж пусть покручинится из-за того, что герцог уехал, все равно завтра-послезавтра ее любовь снова вернется к нему. И опять на плече избранника, загаданного на расплавленном свинце, появится свирель…

Мати в хорошем настроении отправился в путь с оставленной герцогом бумагой. Олей, скрестив на груди руки, глядел ему вслед, пока тот не скрылся совсем из глаз, и только тогда повернулся и вошел в загон.

Он обошел всех своих любимых овец, останавливаясь то возле одной, то возле другой и бормоча им какие-то непонятные слова. Но вот и это невнятное бормотанье заглушилось прорвавшимися рыданиями.

Брезинский овчар плакал, как ребенок.

Низко надвинув шляпу на глаза, ничего больше не желая видеть, он вышел из загона. Выйдя наружу, дважды повернул ключ в замке, как делал всякий раз, оставляя овец на ночь, но потом поступил так, как не поступал никогда: подошел к колодцу и, вздохнув глубоко, швырнул в него ключ.

Только теперь он приступил к делу, хотя уже начинало смеркаться. Во дворе стоял большой стог сухого камыша. С нечеловеческой быстротой он разметал этот стог и опоясал загон широким слоем сушняка.

Проделав все это, Олей надел свой праздничный сюр и поджег сухой камыш в пяти-шести местах; потом поднялся на лестницу с большим горячим снопом в руках и бросил его на чердак, где был заготовлен корм на зиму.

Ветер жадно подхватил весело взметнувшиеся языки пламени и в несколько мгновений превратил их в один гигантский костер.

А знаменитый брезинский овчар напролом через кустарник бежал куда глаза глядят и ни разу не оглянулся… Да и зачем? Он и так знал, что происходит. Он бежал по лесу, и было в лесу светло, как солнечным днем. Но он бежал все дальше и дальше, туда, куда из-за густой чащобы деревьев уже не проникал свет пожара; и вдруг какие-то сказочные, вроде гусениц, существа стали садиться ему на лицо, они щипались и вызывали зуд… Одно он поймал на бегу, схватил в руку и посмотрел — что это такое?! Но то были не гусеницы, а черные хлопья сажи, которые ветер занес сюда с горящего брезинского загона…

А брезинский овчар все бежал и бежал. Бог знает, где-то он остановится…

Когда Мати на рассвете вернулся домой, он не нашел брезинского загона — только большое черное пятно дымилось на его месте.