Кальман Миксат - Том 1. Рассказы и повести

«Кто вы такие? Ничтожества! Взять хотя бы Яноша Гала, с которым и окружной начальник за руку здоровается, кого графинюшки молодые дядей Галом величают, ибо богат он и самый набольший среди вас. Но для меня все ничто. Я и Яноша Гала покараю. Коснусь легонько, и падет он, словно зерно из колоса от взмаха руки. Не пошлю я на него голодного волка, чтобы съел его, не обрушу могучий дуб, чтоб пришиб его. Довольно с него и тебя, маленькая мушка! Лети, лети, ужаль его милость!»

Так оно и случилось: ужалила муха господина Яноша Гала в руку, и стала рука пухнуть, краснеть, а потом и чернеть, да все больше, все выше.

Барыня из замка и священник уговаривали его немедленно вызвать врача.

— Ладно, — сказал господин Гал. — Пусть пошлют коляску за летайским лекарем.

Но барыня во что бы то ни стало хотела телеграфировать в столицу университетскому профессору Бирли, визит которого обойдется, правда, в триста форинтов, но уж он-то ремесло свое знает.

— Э, дурь все это, — ворчал крестьянский король. — Да и могла ли эдакая махонькая мушка натворить мне беды на триста форинтов». Но барынька, сельская благодетельница, уговаривала и так и эдак, до тех пор настаивала, — она сама, мол заплатит триста форинтов будапештскому профессору, — пока господин Гал ее не перебил:

— Ну уж этому не бывать! Скорее я приплачу ему еще полсотни.

Телеграмма ушла, и с послеобеденным поездом прибыл известный на все тридевять земель врач Йожеф Бирли, моложавый, сухопарый господин в высоком цилиндре и очках. Весь-то человечишка пяти грошей не стоил. А вот изволь плати такому триста форинтов!

На железнодорожной станции его ожидала коляска господина Гала, а во дворе встретила сама хозяйка.

— Вы и будете пештский доктор? Добро пожаловать! Да проходите, проходите, душа моя. Такой шум поднял мой хозяин, словно его не мушка какая-то ужалила, а бешеная собака искусала.

А ведь не поднимал Янош Гал никакого шума. Он вообще-то молчал, когда его не спрашивали, а когда и спрашивали, говорил мало. Безучастно лежал на скамье. Смятая шуба под головой служила ему подушкой, а трубка весело дымила в зубах.

— Ну, старина, какая с вами беда приключилась? — скороговоркой спросил маленький Бирли. — Я слышал, вас муха укусила.

— Верно, муха, — медленно протянул больной.

— Какая была муха?

— Зеленая, — ответил тот кратко.

— Ну, ну, расспросите-ка его, душа моя, раз уж вы тут, — перебила жена Гала. — А у меня и своих дел полно, девять хлебов в печи.

— Хорошо, хорошо, тетушка, — рассеянно согласился доктор.

Но, услышав эти слова, жена Гала проворно повернулась и одним рывком скинула с головы платок в крапинку, скрывавший ее лицо.

— Кажись, и мы не старше вас, сударь, будем, — бросила она через плечо полуобиженно, полунасмешливо. — Верно, плохо вы видите через окошки, что у вас на глаза навешаны.

И закружилась, как веретено. При каждом ее движения дразняще шуршали и скрипели накрахмаленные юбки.

Ученый профессор с изумлением глядел на нее; хороша она была, дьявольски хороша и действительно молода, намного моложе доктора, а тем паче своего седеющего хозяина. Доктор собрался уж было пробормотать что-то в оправдание, но она захлопнула за собой дверь. Ох, и простофили же эти ученые знаменитости!

— Ну-с, покажите-ка руку.

Молча, нехотя господин Гал протянул больную руку.

— Очень болит?

— Порядком, — сказал господин Гал, выпуская громадный клуб дыма, который, извиваясь кольцами, поднялся к потолочной балке. Больной с удовольствием глядел кольцам вслед, пока они не исчезли.

Врач взглянул на распухшую руку и испуганно воскликнул:

— Плохо дело, очень плохо! Это была трупная муха.

— Может, и так, — флегматично ответил Янош Гал, лишь бы что-то сказать, — может, и так, потому я сразу увидел: не нашего она мушиного семейства.

— Вы меня не поняли, дядюшка. Я сказал, что эта муха до вас на трупе пировала.

— Эдакое святотатство! Ну и пакостница! — вырвалось у Яноша Гала без всякого испуга и досады, а скорее по привычке: точно так же воскликнул бы он, услышав, что где-то совершено богопротивное и непристойное дело.

— Счастье, что я не опоздал! Сейчас еще можно помочь, но завтра было бы поздно. Завтра вы бы уже умерли.

— Неужто? — сказал крестьянский король, уминая в трубке табак.

— Заражение крови идет быстро. Нам надо спешить. Ничего не поделаешь, хозяин, крепитесь! Руку нужно отрезать.

— Мою руку? — изумленно спросил тот, и какая-то тихая, ироническая усмешка показалась на его губах; было в ней и презрение и пренебрежение, смешанные с удивительным фатализмом.

— Вашу, конечно. Иного выхода нет!

Господин Гал не проронил ни слова, лишь потряс головой и продолжал спокойно покуривать трубку.

— Но послушайте, — принялся убеждать его доктор, — ведь вам и больно-то не будет, я вас усыплю, а когда проснетесь, все будет кончено, а вы спасены. Иначе завтра в это время вы умрете, потому что заражение крови распространится дальше. Сам господь вас не сможет спасти!

— Оставьте вы меня в покое, ради бога, — проворчал господин Гал, словно совестился говорить о таких пустяках; до сих пор он лежал на спине, но тут вдруг попросту повернулся лицом к стенке и закрыл глаза.

Врача испугало его упрямство, он вышел в сени, где молодуха вертелась и суетилась у печи, в глубине которой розовели большие пышные хлебы, а в челе краснели и мерцали сложенные горкой угли, постепенно окутывавшиеся пепельно-серым одеянием.

Ну, что там со стариком? — почти равнодушно спросила молодуха, стыдливо одергивая подоткнутую спереди юбку, которая открывала ее стройные белые ноги намного выше щиколотки, — а ведь не каждый мужской глаз заслуживал того, чтобы любоваться ими.

— Да вот, плохи его дела. Затем я и вышел, чтобы просить вас уговорить мужа…

— Уговорить?

— Да, чтобы он позволил отрезать себе руку.

— Господи! Руку?

Молодуха побелела, как стена, зубы ее застучали, и, вся дрожа, она пробормотала:

— А это нужно?

— Да, во что бы то ни стало! Каждая минута дорога. Здесь налицо заражение крови. (Это не я так говорю, а доктор). Если рука не будет немедленно отнята, возможность воспрепятствования наступлению смерти можно считать исключенной.

— Значит, мой хозяин помрет?

— Завтра неизбежно последует смертельный исход. Помочь ничем нельзя.

Лицо молодухи стало багрово-красным, как мальва, глаза сверкали и блестели, словно угли в печи.

— Пойдемте, пойдемте, — торопил Бирли, — скажите ему, уговорите, вас он послушает.

Хозяйка вызывающе положила руку на бедро, а другую руку поднесла ко рту и ногтем большого пальца щелкнула себя по зубам (что у венгерских крестьян служит изысканной формой кукиша).