Кальман Миксат - Том 1. Рассказы и повести

Наконец в одной из беседок он услыхал разговор и направился туда. Может быть, хозяйка говорит с садовником?

Оттуда, куда он зашел, не было тропинки к беседке, и он, перескочив через грядку с петрушкой, пробрался сквозь заросли боярышника и остановился прямо у входа в беседку.

И что же? Там сидели вдова и молодой инженер.

Рука инженера обвила прекрасную тонкую талию, обтянутую черной тканью. Да ведь это уже третье черное платье!

Молодой инженер быстро отдернул руку, лицо женщины вспыхнуло огнем, глаза — молниями.

— Что тебе здесь надо, Фили? — воскликнула она испуганно и зло.

— Я хотел с тобой поговорить, — сказал Фили кротко, горько, покорно, потупив взор.

— В другой раз, Фили, милый, — сказала вдова, успокаиваясь и уже любезно. — А теперь ступай, прошу тебя, только что снялся и улетел куда-то самый большой наш пчелиный рой… может быть, к соседям залетел, а может, куда-нибудь в лес, кто знает… бывает ведь, эти глупышки улетают очень далеко. Займись, пожалуйста, ими, сделай это для меня, возврати пчелок!

Фили грустно опустил голову, повернулся и без слов ушел неслышными неверными шагами. Он пересек парк, затем вброд перешел речушку Бокйо и направился к лесу.

Уже вечерело, а он все не возвращался. Дети спрашивали о нем, а мать их успокаивала:

— Дядя Фили ищет рой, душеньки мои.

Он и вечером не пришел, и ночь не ночевал. Все ищет рой! Да что он, с ума, что ли, сошел, этот Фили? Собиравшие хворост старухи, искавшие птичьи гнезда мальчишки видели, как он блуждал по лесу, говорили, что был он очень грустный и просто брел куда глаза глядят, словно что-то разыскивая.

Так он никогда, никогда больше и не вернулся ни в Саланц, ни в другие места, исчез навсегда, и ни одна живая душа ничего о нем с тех пор не слыхала. Никто его никогда больше не видел. Разве пугливым путникам мерещится еще на дорогах странная фигура. А то покажется, будто тень промелькнула совсем близко. И они рассказывают затем в наших селах, что видели скорей всего беднягу Фили Лендела, который и поныне ищет пчел красавицы Марии Лискаи.

Но это маловероятно, ибо Фили теперь уже было бы, по меньшей мере, сто лет.

1902

Перевод И. Миронец

У животных интересы тоже различны, так что к ним нельзя подступаться с одной меркой. Даже истина, к которой все приходят благодаря собственному опыту, у каждого своя. Муравей, например, считает хищным зверем соловья, а тигра — безобидным шалопаем. Лошади хотелось бы — коли уж на то пошло — стать собственностью какого-нибудь знатного вельможи, потому что там бы ее щадили, чистили, кормили овсом, накрывали попоной, корова же, наоборот, считает за счастье попасть к бедняку: ибо там она на положении члена семьи, ее холят, кормят свежим клевером, картофелем и берегут как зеницу ока. Только свинье все равно, участь ее везде одна: зарежут и съедят. Путь свиньи короток, тосклив и безысходен.

Но сейчас речь пойдет всего лишь об одной корове, о Барыне, которая принадлежит бедному крестьянину и которая дает восемь литров молока в день. Немного, конечно, но от нее и это радость: породы она простой, венгерской, криворогая, с белой шерстью, вся из бугров и ям, словом, кожа да кости. Предки Барыни никогда не паслись на Зимментале, не знали, что такое альпийские травы, и вообще происхождения она низкого: крестьянская корова.

Палоцы * относятся к корове почтительно, не пашут на ней, как штирийцы, они галантны и уважают в корове слабый пол. Корова дает молоко, корова приносит телят — нельзя ее загонять. Палоц еще и благодарен ей, величает корову Барыней, выражая тем свое к ней уважение. Прочим же животным прозвищ не дается — «ну-у, ты» или «брысь», или «эй ты, ни рыба ни мясо», «пшла», — только корове положен титул: Барыня. Так вот, попала Барыня к Ференцу Тооту, что шил в верхнем конце деревни. Это была бедная крестьянская семья, и коровенку здесь любили. По утрам, выгоняя Барыню, хозяин ласково хлопал ее по лопаткам, а вечером, когда она возвращалась со стадом домой с луга, хозяйка встречала ее каким-нибудь лакомством и при этом журила своих шалунов, швырявших в корову комьями земли:

— Побойтесь бога, кого это вы бить надумали: свою благодетельницу? Вот отсохнут у тебя, Мишка, руки, негодник ты эдакий, тогда узнаешь.

Дети, они что понимают? Эка невидаль, молоко! Они думают, глупышки, что мать черпает его откуда-то из канавы у дома Половских. Гораздо интереснее, если Барыня потрется порой боком о тутовое дерево да тряхнет его, так что на землю посыплются спелые черные ягоды. Тогда Барыня — дорогая подружка.

Но даже в глазах ребятишек выросла Барыня после того, как в одно прекрасное утро принесла пеструю телочку. Телка была очень славная, с такими умными глазами, прямо как у каноника. Во лбу — звездочка, по бокам вразброс розовые пятна. Детворе она понравилась. С этого дня Барыня осталась с телкой в хлеву, и туда началось настоящее паломничество. Один за другим шли родственники, соседи — поглядеть на телочку. Поплевывали, по суеверному обычаю, чтобы не сглазить, говорили: «Расти большая», — или предсказывали, какая из нее выйдет прекрасная корова, жаль-де отдавать мяснику.

— Мяснику? — дивились ребятишки. — А зачем она мяснику? Ведь у мясника нет вымени, чтобы кормить ее молочком.

— Ох, вы мои касатики, не для того нужна она мяснику, а чтобы большущим ножищем — чик! — перерезать теленочку глотку.

Дети, конечно, в слезы. Гадкий мясник! Неужели ему не жалко было бы?

Уж отец и так и эдак их уговаривал, успокаивал.

— Да ничего не будет, ничего, — твердил он день за днем. — Не отдадим мы телку, вырастим — коровой будет. А вот когда маленькая Ката подрастет и придет пора отдавать ее, тогда она получит в приданое эту самую нашу коровушку.

Теперь уже малыши, братишки-сестренки, горевали о том, что придет когда-то пора отдавать Кату и мясник сделает ей «чик» своим большущим ножищем.

Тем временем скотинка росла себе, подрастала. Хозяева — «тятенька с маменькой» — имели на нее большие виды. Еще немного — и две коровы у них будет, много молока, много мяса, много творогу. Все это в их руках превратится в деньги. Из тех денег купят маленькому Пали шитый блестящими пуговками жилет, Мишка получит нарядный сюр, а Ката — большой шелковый платок. И все эти мечты строились на телке. Вот и стала она в семье важной персоной. Ребятишки, что ни день, проведывали ее: насколько она выросла, — и каждый видел в ней близкое исполнение своих желаний. А ведь телочку можно было любить и просто так, она того стоила.

Телка, конечно, ничего этого не знала, жила себе и цвела. Сосала, спала, осматривалась. Глазела на лошадей за перегородкой. Старая Барыня весело пожевывала клевер. Должно быть, это хорошо, когда малыш путается под ногами, то стукнется о колени, то уткнется в живот и приятно щекочет, грызет вымя, хвостом ударяя мать по ляжкам.