Кальман Миксат - Том 1. Рассказы и повести

Из рук свояка Марона выпал нож. Сбившиеся в кучу люди затаили дыхание. Вот она, мать! Дорогу матери!

Все мгновенно расступились. А Барыня подбежала к окровавленной голове, и тут передние ноги у нее подкосились — она так и рухнула на колени, и опять из груди вырвался хриплый вопль; потом она прихватила губами отрубленную голову и начала лизать, целовать ее, все время издавая скулящие, жалобные звуки-стоны.

Это было потрясающее зрелище. Женщины, зажмурив глаза, кинулись врассыпную.

А корова все держала мертвую голову своего чада во рту и, упав передними ногами на колени, мрачно глядела на распотрошенный в чулане труп; дрожь исподволь охватила ее всю, каждую ее частицу.

— Закройте дверь, да закройте же дверь! — кричали Марону сердобольные. — Хотя бы не видела, бедняжка!

Бывший гусар дверь затворил, но сам остался в чулане.

— Люди, люди! — не выдержал старый Михай Сюч и выступил вперед. — Ежели в вас есть хоть капля христианского милосердия, отнимите у бедной матери эту голову, потому как этого нельзя дольше терпеть: ведь она так казнится, что вот-вот сама испустит дух. А ну-ка сюда, ко мне, держите ее за рога, остальное я сам сделаю!

И пришлось людям вырвать у Барыни голову ее теленка, а саму вести на веревке в хлев, к яслям, в унылое одиночество.

Когда я был еще мальчонкой, крестьяне на селе часто рассказывали эту трагичную историю, рассказывали простыми словами, что порождались простыми чувствами.

Дядька Марон всегда с раздражением слушал эти никчемные россказни и упорно стоял на своем:

— Глупости! Какая может быть у твари душа!

Я же думал: вот старый гусар говорит, что нет у животных души — но откуда же тогда у них эта задушевная тоска?

Впрочем, вряд ли старый Марон сам верил в то, что утверждал: во всяком случае, под вечер, когда возвращалось стадо коров, он всякий раз убегал в дом, а когда путь его лежал через пастбище, старик далеко обходил стадо, — словом, не смел он с той поры попадаться Барыне на глаза.

1902

Перевод И. Миронец

Милостивый государь! Вы прислали мне свой труд «Теория рассказа», выразив пожелание, чтобы я прочел его и снабдил предисловием.

Письмо Ваше, весьма любезное и лестное для меня, обязывает ко многому, но я тем не менее просьбу Вашу удовлетворить не смогу. Избави меня боже от того, чтобы я когда-нибудь прочел Вашу книгу! Если она плоха, то как бы и мне плохого из нее не набраться, если же хороша, так это для меня и вовсе дело опасное.

Разумеется, я понимаю, что обязан теперь дать Вам соответствующие объяснения. (Кстати, нельзя ли будет использовать их и как предисловие?) Начну с того, что во времена моего детства жил в наших краях некий кузнец по имени Янош Штража; у него была удивительно легкая рука, так что он мог проделывать самые невероятные глазные операции, причем столь искусно, что слава о нем долетела до самой Кашши, до самого Пешта. Особенно хорошо удавалось ему снятие зеленого бельма. Перед ним пасовал даже Липпаи, тогдашняя знаменитость.

Как-то, сидя в «Штадт Франкфурте» с венскими коллегами за кружкой пива, этот самый Гашпар Липпаи, профессор и окулист пештского университета, упомянул о знаменитом кузнеце.

Венские глазники: Артл, Штельваг, Егер — в своем деле как говорится, собаку съели.

— Что невозможно, то невозможно! Вздор! Может ли какой-то кузнец, орудующий от зари до зари кувалдой, проделать такую тонкую операцию, за которую и мы-то не беремся!

Липпаи пожимал плечами.

— И все же это так. Правда, сам я не видел, но зато те, кому я вынужден был отказать в помощи, считая их безнадежно ослепшими в результате этого заболевания, смогли увидеть меня, после того как он их прооперировал.

Жаль, что я не знаю латинского названия этой болезни, ведь когда пишешь о врачебных делах, необходимо ввернуть и нечто такое, чего простые смертные не понимают, — поэтому же не смогу передать и их спор, скажу лишь, что под конец венцы предложили Липпаи:

— Знаете что, коллега, затащите-ка вы как-нибудь этого кузнеца к себе в университет, мы тогда тоже приедем в Пешт, да и посмотрим, как он оперирует.

Ну, что ж, прекрасно. Липпаи дал слово и, дождавшись пациента с соответствующим заболеванием — это был кечкеметский портной, — положил его в клинику и тотчас же, сунув в конверт десять пенгё * на проезд, послал письмо Яношу Штраже с просьбой немедленно приехать снимать бельмо. Одновременно он оповестил и венских докторов.

Дело это натворило тогда много шуму в стране, старики и поныне хорошо его помнят. Достопочтенный мастер Янош Штража оставил вместо себя своего подмастерья подковывать лошадей, надел новенький сюртук, заточил на малом бруске свои режущие-кромсающие орудия, залепив сгоряча оплеуху разине-ученику, вертевшему станок, затем подсел на запряженную волами повозку, что везла из поместья Зичи шерсть в Вац, куда и добрался благополучно под вечер следующего дня; сесть на «пыхтелку» он не решился и потому отправился в Пешт на своих двоих. Прошагал наш старина всю ночку, а к утру честь честью прибыл на улицу Уйвилаг, где находился университет.

На его счастье профессор Липпаи оказался там. Узнав, что он в своей лаборатории, наш путешественник тут же почтительно нажал на ручку двери.

— Слава Иисусу Христу! Вот и я.

— Аминь! Неужто вы и есть Штража?

— Бог свидетель, это так.

Перед профессором стоял маленький, приземистый человечек с юркими, как ящерицы, глазами.

— Когда же вы приехали?

— Сию минуту.

— Но ведь поезда-то сейчас не было.

— А я пешком, — простодушно ответил кузнец.

— Пешком? Ночью?

— Ну да.

— Помилуйте, как же вы возьметесь теперь оперировать глаза? — разочарованно спросил ученый-доктор.

— Да что там, подумаешь! Сниму бельмо, из-за которого вы меня вызвали, — и вся недолга.

— И вы считаете, что ваши руки будут достаточно спокойны?

Почтенный кузнец недоуменно смотрел на профессора:

— Разве они твари, чтобы беспокоиться?

— Но вы же утверждаете, что всю ночь шли пешком, — значит, не спали и устали с дороги. Кузнец улыбнулся.

— Не на руках же я шел. То было давно, ваша милость, когда я на руках ходил. Еще когда несмышленышем был.

— Смотрите сами, но предупреждаю вас, что на операции будут присутствовать венские ученые-доктора, и мне было бы очень неловко, если вы оскандалитесь.

Кузнец его подбадривал: пустяки, мол, не стоит разговора. Немного успокоившись, Липпаи послал в соседнюю гостиницу «У золотого орла», где остановились гости, и венские господа сразу же явились. Тогда он провел их и Штражу в операционную, где уже дожидался портной с больными глазами, человек крупный, дюжий, как библейский Самсон.