Кальман Миксат - Том 1. Рассказы и повести

Дело в том, что фрау Врадитц сообщила дяде и прочим родственникам о честных намерениях Кожибровского.

Со своей стороны, дядя и прочие родственники сообщили фрау Врадитц, что Кожибровский — человек бесчестный.

Этим они, конечно, лишь толкли воду в ступе, ибо маленькая фрау Врадитц была тверда характером: несмотря ни на что, она взяла да и написала Кожибровскому письмо, которое, однако, было перехвачено. Таким образом, письма, адресованного в Тримоц, Кожибровский не получил.

В отчаянии он послал в Вену депешу ей, потом ее родственникам — Корейскому, Бледе, всем подряд; но и телеграмма Кожибровского была перехвачена, так что фрау Врадитц тоже не получала из Тримоца никаких известий.

Кожибровский ждал-ждал, наконец, видя, что ждать нечего, сам отправился в Вену, чтобы лично привести дела в порядок, но и об этом проведала клика родственников и поспешила отправить дядюшку с его племянницей раньше времени домой, в Берлин.

Кожибровский разменял свой чек в банке Лендера и следом за ними бросился в Берлин, ибо чувствовал: если ему удастся повидать фрау Врадитц и переговорить с ней, то дело его выиграно. Но встреча эта удалась не скоро. А ведь именно скорость решает все, когда имеешь дело с такими молодыми и полнокровными дамами.

Когда же встреча состоялась — это произошло лишь осенью, на одном из званых вечеров берлинского банкира Козела, куда Кожибровский, зная, что его flamme [34] Здесь — пассия (франц.). там будет, раздобыл для себя приглашение — то за прелестной вдовой не на жизнь, а на смерть ухаживал уже некий морской лейтенант.

И все-таки она вздрогнула, и лицо ее покрылось мертвенной бледностью, когда Кожибровский, войдя в зал, стал приближаться к группе, где она в обществе нескольких дам и мужчин играла в какую-то излюбленную берлинцами игру.

Морской лейтенант сидел рядом с ней и опахалом из павлиньих перьев овевал ее лицо, отчего мерно взлетали ее выбившиеся из прически золотистые волосы.

— Граф Кожибровский, — любезно представила нового гостя хозяйка дома.

Кожибровский молча поклонился сидевшим за столом и как старый знакомый подал руку фрау Врадитц.

Фрау Врадитц заколебалась. Но только на минуту. Кожибровский заметил, что маленькая рука дрожит и трепещет, как сердце пойманной птицы.

— А, значит, вы знакомы, — заметила хозяйка, просто чтобы что-нибудь сказать. — Прошу вас, дорогой граф, присоединяйтесь.

— Во что вы играете? — весело спросил Кожибровский, ожидая ответа именно от фрау Врадитц.

Та, не выдержав его взгляда, опустила глаза.

— В «трех козлят», — ответила она.

— А в чем суть игры?

— Надо сдавать фант.

— Ну что ж, отлично, — ответил граф со своей обычной непосредственностью, — безделушек у меня хватает (он зазвенел брелоками от цепочки часов), а в остальном разберусь по ходу дела.

И он уселся рядом с фрау Врадитц, по другую руку которой прочно занял позиции лейтенант.

Молодая женщина, почувствовав себя меж двух огней, смутилась и на вопросы игроков отвечала невпопад, вследствие чего у нее то и дело отбирали фант. «Ой, да ведь мне больше никогда не вылезти из долгов!» Все ее кольца были уже розданы, оба браслета лежали у «судьи» (в цилиндре упитанного краснощекого господина), наконец она вынуждена была снять и серьги.

В компании уже обратили внимание на то, что самая хитроумная и острая на язычок особа попала в переделку. Эге, да ведь здесь что-то кроется! И все игроки просто засыпали ее вопросами.

После очередной оплошности фрау Врадитц начала рыться у себя в карманах; увы, они были пусты.

— Я проигралась в пух и прах, — сказала она, смеясь. Кожибровский отцепил от кольца с безделушками медвежий зуб в серебряной оправе и галантно протянул ей.

— Разрешите вас выручить, взаимообразно.

— О, что это? Фи, какая отвратительная штука!

— Это медвежий зуб.

— Благодарю, но зачем вам утруждать себя? — ответила она сдержанно, устало.

Кожибровский использовал момент, когда игравшие отвлеклись от фрау Врадитц, и тихо спросил:

— Не можете ли вы уделить мне хотя бы минутку? Выслушайте меня.

— Это невозможно, — ответила она. — Здесь все меня стерегут. Чего вы хотите?

— Объяснения.

Она подумала секунду, устремив отсутствующий взгляд на противоположную стену, где висела картина, изображающая обезглавливание Иоанна, и произнесла решительно и мрачно:

— Вы его получите.

— Где? Каким образом?

— Вместе с зубом.

Кожибровский ничего не понял, но продолжать диалог было невозможно. Очередной вопрос снова был задан фрау Врадитц, и ему оставалось лишь спокойно ждать, пока опять представится возможность заговорить с ней.

Но тут хозяйка объявила, что скоро подадут ужин, а так как заложенных предметов было много, пришлось прервать «экзекуцию» (на то немец и немец, чтобы даже в игре прибегать к экзекуции) я перейти к выкупу фантов.

Чтобы вернуть свой залог, играющий должен был или что-нибудь продекламировать, или изобразить статую, или обвинить кого-либо в чем-либо, или сказать кому-то дерзость, как это принято в таких безобидных забавах. Над всем этим можно всласть посмеяться, то есть повеселиться. Дешево и всласть. Немцы любят такое сочетание.

Фрау Врадитц представилась возможность во всем многообразии показать свои таланты; она пела, декламировала, перевоплощалась в статую, после чего все украшения были ей возвращены. Но вдруг «судья» поднял зуб.

— Чей это зуб?

— Одного медведя, — ответила фрау Врадитц (оживление, смех).

— Где этот медведь? Пускай объявится, — засмеялся и «судья».

После этих слов перед судьей предстал с поклоном самый обаятельный на свете мишутка — фрау Врадитц.

— Какой выкуп вы дадите за этот предмет?

— Расскажу одну историю.

— Просим! Просим!

Кожибровский нагнулся вперед, дабы не упустить ни одного се слова. Он уже знал, что рассказ будет относиться к нему, и сердце его гулко билось.

— У царицы Клеопатры, — начала красавица своим звучным проникновенным голосом, — гостил как-то Антоний. В честь его царица устраивала большие празднества. Среди прочих развлечении было и ужение рыбы на море. Клеопатра и Антоний ловили рыбу на удочку, царедворцам же это не дозволялось, они могли лишь наблюдать, как тешатся господа, да загадывать, к кому из них больше благоволят боги. А боги-то только Антония и баловали. Стоило ему закинуть удочку, тотчас же он вытаскивал рыбу одну чудеснее другой. Клеопатре же приходилось часами томиться на берегу, пока клюнет какая-нибудь жалкая рыбешки. Высокомерный Антоний и тут был недосягаем: с превосходством сверхъестественного создания складывал он в груду свою добычу. Клеопатра только губы кусала от досады.