Карел Полачек - Дом на городской окраине

Я могу истратить шестьдесят крон трафиканта, и мне не придется истратить шестьдесят собственных крон. Вот это экономия! Вот это выгода! Очень хорошо! Очень хорошо!

Денежки ко мне плывут, хозяином своим почитают.

Очень хорошо!»

Трафикантша сетовала: «Вам, мужикам, все нипочем. Заявились целой оравой, и вон какой свинарник устроили! На меня вам наплевать. В другой раз вытолкаю вас взашей»…

— Цыц! — одернул жену трафикант, — с твоей стороны так говорить несерьезно. Это я исключительно ради общего согласия. Как-никак он домовладелец и полицейский. Я сам не большой любитель карт. По мне так лучше выспаться. Но ведь ты же сама отлично знаешь, что он смотрит на нас косо, потому что наш пай на строительство всего семь тысяч крон. Я хотел его угостить, чтобы он больше не говорил о нас, будто мы шушера какая-то. Нам следует держать себя смирно, а не то он нас выгонит.

— Он все равно нас выгонит, — бормотала трафикантша, засыпая, — я это точно знаю… Он нарочно сказал во всеуслышание, что мы первыми вылетим отсюда, как только истечет срок найма… Зря я заваривала чай с ромом… В год мы платим за квартиру всего полторы тысячи, так что мы у него не в чести. И кроликов он не позволит нам разводить, хотя это оговорено в контракте.

— Молчи, жена, спи! Что нам кролики… Главное — согласие… Нам надо быть тише воды… О кроликах даже и не заикайся, поняла? Мы люди маленькие и не можем прекословить…

— Черт знает что, — роптал чиновник, ворочаясь с боку на бок — уже два пробило, а он знай свое: «Козырные, взятки!» — куда это годится? Я уже второй порошок принял, а все никак не уснуть из-за их гвалта…. И такое творится в доме полицейского? Полиция существует для того, чтобы подавать пример и наказывать тех, кто нарушает порядок, а отнюдь не для того, чтобы самой учинять дебоши. По ночам все должны спать, не спят только те, кому это положено. Это трафикант подбил полицейского. Я слышал, что трафиканты люди испорченные… Бух! Опять дубасит по столу и гогочет так, что стекла дрожат. Разве так можно? Прямо голова кругом идет от этого безобразия…

Чиновник встал и пошел выпить воды.

— Играет с трафикантом в карты, — бормотала жена, — а ведь сам говорил, что это шушера, которую нужно выставить из дому… дескать, чудно, когда трафикант живет рядом с чиновником и учителем. А теперь с ним в одной компании. Вчера встречает меня и говорит: «Мне не нравится, когда жильцы ходят друг к другу в гости. Каждый жилец должен находиться в своей квартире и не обращать внимания на других. Встретите трафикантшу, говорит, поздоровайтесь и все. Никаких разговоров с ней не заводите, тем более, что вам это не к лицу. Говорильни в доме я не потерплю. Эдак жильцы стакнутся и начнут оговаривать хозяина. Я, говорит, все вижу, все примечаю. Трафикантша уже давно у меня на примете, потому как знаю, что она разносит сплетни…»

— Молчи, жена, спи! — остановил ее Сыровы, — ты же знаешь, чего нам стоило найти эту квартиру. Не веди никаких разговоров, иначе худо будет… Сейчас право на стороне хозяина дома. Нам остается только терпеливо все сносить. Ни с кем не разговаривай и не общайся. Да, положение наше не из легких…

— Мы ухлопали на него двадцать тысяч и не можем шага ступить. Двадцать тысяч, а ему все мало. Он не имеет права запрещать мне разговаривать с кем бы то ни было… двадцать тысяч…

— Двадцать тысяч, — бурчал чиновник, — ладно, ладно, но об этом ни слова… Полицейский прав. Нечего с другими разговаривать, ни к чему хорошему это не приведет… спи. Наверху уже утихомирились.

Сегодня окраина поднимается чуть позже обычного. Если заглянуть в окна, то можно увидеть обнаженных до пояса мужчин, стоящих над умывальниками, и женщин, снующих по комнатам в одном белье. Из подвальных жилищ доносится агуканье, хныканье младенцев и сердитые голоса. Из окна высовывается плешивая голова, раздается окрик: — Маня! Ма-а-ня! Сейчас же вылезай из лужи! Не то возьму ремень!

Две тетки стоят на углу и точат лясы: …Так вот, в тесто я положила два яичка… два яичка… дала ей полную тарелку лепешек… а она: «Мама, я хочу еще преснушек…!» Ишь ты какая, тебе только успевай подавать… ха-ха… съела пять, а ей все мало…. Гляжу на нее — золотко ты мое! Благослави тебя Господь… По мне так лучше пусть ест много, чем совсем не ест…

— Вот, вот, — соглашается другая. — Наша такая же, а все худющая…

Чиновник потянулся, сладко зевнул, вскочил с кровати и поплелся на кухню. Ему было весело при мысли, что нынче воскресенье и что день обещает быть погожим. Он попытался было запеть оперную арию, но голос у него сорвался, в горле забулькало…

— Ты под ногами у меня не путайся, — сказала жена, — у меня уйма работы. Одевайся и ступай на прогулку. И поживее!

— Мария, — отозвался чиновник, — ты со мной сурова. Ну да будь по-твоему. Пойду немного пройдусь и куплю газету. Так и быть. После обеда почитаем, что в мире нового.

Мурлыча себе под нос и насвистывая, он надел выходной костюм и вышел из дому.

Пани Сырова как раз решала вопрос, приготовить ли ей на второе шницель с гарниром или натуральный бифштекс, когда в кухню вошел ее отец.

Он остановился в дверях, точно странник, со шляпой в руке.

— Доброе утро, папа, — поздоровалась с ним дочь, — ты что же не проходишь?

Старик тяжко вздохнул.

— А ты не прогонишь меня от своего порога? — спросил он глухим голосом.

— С чего бы это я стала тебя прогонять? — удивилась дочь.

— С чего, спрашиваешь? — патетически воскликнул тесть, трагическим жестом простирая руки, словно король на оперной сцене. — С чего? Да с того, что я, оказывается, человек никудышный и не заслуживаю жалости. Я больше не нужен… Все ждут, когда я умру.

«Так вот, в чем дело…» — подумала пани Сырова, сохраняя спокойствие.

Старик приблизился к дочери и таинственно зашептал: — Она выгнала меня из дому… Убирайся, говорит, видеть тебя не желаю… осточертел…

— Это почему же?

— Дело было так… — сказал старик, тяжело опускаясь на стул. — Прислуга от нас ушла. Мол, замуж выходит… А я сказал: «замуж захотела, эка невидаль. Служанок сколько угодно. Говорю: пойду в бюро по найму и приведу девчонку». А она говорит: «Ты в этом не разбираешься, я сама схожу за прислугой». Ну и иди, раз ты в этом больше разбираешься. Она привела Качену. Та мне не понравилась, что это за прислуга, прическа каланчой! «У меня такое предчувствие, говорю я матери, что толку от этой девчонки не будет». «Убирайся! — кричит, — не мужское это дело». Ну что ж… В субботу Качена растапливает плиту. Я присматриваюсь. «Кати, — говорю, — разве так растапливают? Кто вас научил так растапливать?» И стал ее учить. «Сперва надо положить бумаги и щепок, а когда разгорится, подбросить полный совок угля. Вот, как надо растапливать. А так, как делаете вы, никуда не годится». А она мне на это: «Будь у меня такой муж, как они, так я бы его кипятком ошпарила». Я так и обомлел от ее дерзости и сказал обо всем матери. А она говорит: «И поделом тебе, мужчине на кухне делать нечего». Вот она какая! Собственного мужа унижает перед служанкой…