Карел Полачек - Дом на городской окраине

— Так чтобы перейти к делу, — сказал миниатюрный господин. — У вас есть мотоцикл?

Бухгалтер подтвердил. У него есть мотоцикл, эта красивая и почти новая машина. Не хотелось бы с ней расставаться, но приходится, так сказать, по семейным обстоятельствам.

Пан Длабач кивал: он понимает.

— А сколько бы вы за эту вещь хотели? — спросил он.

Михелуп стал выкручиваться — мол, это нелегкий вопрос, и осведомился, сколько человечек даст.

Тот пожал плечами:

— Вы сами должны назвать цифру.

— Дело не шуточное, — колебался бухгалтер, — в этом вопросе у меня нет опыта…

А про себя: «Скажу — восемь тысяч», и вслух: «Я бы хотел семь тысяч», — про себя: «Черт побери, кажется, я запросил слишком много!»

Он ожидал, что пан Длабач расстроится и уйдет. Но тот продолжал спокойно сидеть и даже не стал торговаться.

Сказал только:

— С ценой я бы согласился, если эта вещь мне понравится. Мне нужно что-нибудь в этом роде для магазина, чтобы развозить товар. До сих пор у меня был мальчик с ручной тележкой. Но этот лоботряс весь день пробездельничал, пока вернулся — прошла целая вечность. И я его выставил.

— Пожалуй, мы договорились, — сказал бухгалтер, — а теперь… Как будет с условиями платежа?

Пан Длабач попросил объяснить, что бухгалтер имеет в виду.

— Получу ли я деньги сразу же при передаче товара или как-нибудь иным образом?

Маленький господин вытаращил глаза.

— Какие деньги? Я вас не понимаю!

Теперь пришла очередь удивляться Михелупу.

— Да ведь… — неуверенно произнес он, — как же иначе… Я продаю вещь, а вы платите деньги…

Пан Длабач не дал ему договорить.

— Деньги! — раздраженно закричал он. — Где я возьму деньги?

Бухгалтер недовольно поинтересовался, каким образом он собирается купить мотоцикл, если у него нет денег?

Но человечек все не успокаивался.

— Деньги! Кто сейчас платит наличными? Мне тоже никто не платит!

— Значит, мы с вами напрасно разговаривали, — хмуро произнес бухгалтер и встал.

Маленький господин толкнул его назад, на стул.

— Погодите! Я еще не договорил. Я возьму мотоцикл на встречный счет.

Михелуп не понял и потребовал объяснений.

— Все удивительно просто. Я даю вам по встречному счету свой товар — веревки и щетки — на указанную вами сумму.

Бухгалтер даже взвизгнул:

— Что мне делать с вашими щетками и веревками?

— Это легче легкого! Если не сможете ими воспользоваться — продадите.

— Но кто у меня купит?

Человечек распалился:

— А кто купит у меня? Это не моя забота, это ваша забота! У меня товар тоже лежит на складе, и никто им не интересуется! Такая уж теперь торговля! Ой-вей!

Резко жестикулируя, они перебивали друг друга. Михелуп раздраженно подозвал официанта и расплатился.

Пан Длабач кричал ему вслед:

— До следующей субботы я жду! Взвесьте как следует и дайте мне знать! У меня высококачественный товар, это вам не хухры-мухры!

Михелуп уже не слушал и выскочил на улицу.

Дождь кончился, только с крыш еще стекали ручейки. На мокром асфальте отражались огни уличных фонарей. Михелуп чувствовал себя, как после долгой езды в поезде. Склонив голову, он локтями пробивал себе путь через толпу, что-то бормотал и жестикулировал. Пешеходы оглядывались вслед господину среднего возраста, который крутил головой и пискляво смеялся. Его охватила какая-то судорожная веселость. Он продолжал беседу с отсутствующим продавцом щеток, тыкал его игриво в живот и приговаривал: «Отчего нет, уважаемый пан? Я принимаю ваше предложение. Завтра мы сложим в квартире ваш товар. В столовой, в гостиной и спальне будут валяться рисовые метелки, свиная щетина, рыболовные принадлежности, плетеные сетки, мотки веревок… Превратим квартиру в склад. Все равно она уже ни к чему не пригодна! Видите ли, пан Длабач, моя квартира — это уже вообще не квартира. Это склад, где вещи имеют явный перевес над людьми. В передней раскорячился мотоцикл и выставил шкаф в столовую. Шкаф же потеснил остальную мебель. А та в свою очередь выгнала из дому меня. Вы должны знать, милый пан Длабач, что у меня вообще нет дома. Мне некуда идти. Никто не хочет меня видеть. По моей квартире гуляет сквозняк, как на перекрестке всех четырех сторон света.

Вы говорите, Длабач, что, вероятно, моя супруга не потерпит, чтобы я сложил в квартире ваш товар. Вам нечего опасаться, милый пан Длабач! Это добрая, миролюбивая женщина, которая согласится со всем, что ее муж сочтет нужным…»

Он расхохотался.

«Нет на свете другой такой женщины, честное слово, пан Длабач! Я выбрал ее — одну из всех. Меня предостерегали, говорили, что, мол, ничего хорошего это не сулит. Извольте нас посетить, и вы будете наилучшего мнения о нашей семейной жизни. Куда муж, туда жена. Мы друг другу словечка дурного не сказали…

Моя квартира, милый пан Длабач, негостеприимна, как сарай. С некоторый пор мы живем, точно на перевалочной станции. Если вы хотите перенести ко мне свой склад — пожалуйста, я не возражаю. Когда-то я был человеком, а теперь я всего-навсего товар. Меня ест моль. Куда вы, пан Длабач? Торопитесь на свой склад? Обождите, нам с вами по пути…»

Пронесшийся мимо автомобиль обдал Михелупа фонтаном грязи. В другой раз он бы обернулся вслед зловредной гадине, с громкой бранью стал бы искать полицейского, свидетелей, дебатировать с ними и ругать беспорядки. Теперь же он равнодушно отер с лица грязь и продолжал свои блуждания, погруженный в самые фантастические мысли.

«Итак, мой мотоцикл никому не нужен, — размышлял он. — У щеточника никто не покупает его товар. Он хотел бы взять мой товар, если бы я избавил его от его товара. Странные времена!» Бухгалтер помнит, что когда-то, до войны, люди верили в Бога, в деньги и аттестат зрелости. Бог одаривал невинно гонимых, но не утративших веры людей вечным блаженством. Деньги давали проценты. Аттестат открывал перед тобой весь мир и давал право на прочное место. На этих трех китах и держалась земля.

Потом пришла война, люди отказывались от денег и набрасывались на товар. Тогда-то и бухгалтер примкнул к секте уверовавших в товар. Теперь он чувствует, как уходит из-под ног и эта вера. Что ему остается? На что надеяться, чему поклоняться? Михелупом овладело невероятное смятение. Все человечество движется от заблуждения к заблуждению, мир — как его столовая, где нелепо, словно кривой зуб во рту, торчит платяной шкаф.

В витрине он увидел свое отражение. С зеркальной поверхности на него смотрело чужое, измученное лицо со впавшими щеками, с глазами, обведенными черной рамкой. Он изучал это лицо, в котором с трудом узнавал бодрые черты прежнего бухгалтера Михелупа, широким жестом приветствовавшего приятелей, охотно участвовавшего в громогласных дружеских беседах и заводившего множество полезных знакомств. Перед ним стоит чудак, человек, бесцельно слоняющийся по улицам, какому только в приюте и место.