Ирвин Шоу - Молодые львы

— Послушайте, дружище! — Хойт покраснел, его голос зазвучал пронзительно, срываясь на высоких-нотах. — Я думаю, что вы просто-напросто жертва страшного недоразумения.

— Вот если бы вы были в Англии, — с угрозой проговорил Ролли, — вы бы запели совсем по-другому. Вас отдали бы под суд еще до того, как вы сказали бы десяток слов. Вы же распространяете уныние и панику, а это в военное время, да будет вам известно, является уголовным преступлением.

— Ну, знаете… — едва слышно пробормотал Хойт. — Ролли, старина!

— Хотел бы я знать, кто вам за это платит. — Ролли вызывающе выставил подбородок к самому лицу Хойта. — Очень хотел бы… и не надейтесь, что все это останется между нами. Об этом узнают все англичане этого города. Можете не сомневаться. «Пусть противник пользуется Критом»! Каково, а? — Он с силой поставил рюмку на стол и отправился обратно к стойке.

Хойт вытер платком вспотевший лоб и с тревогой посмотрел по сторонам, пытаясь определить, кто из окружающих слышал эту тираду.

— Боже мой! — горестно покачал он головой. — Вы даже не представляете, как трудно сейчас быть англичанином! Вокруг либо сумасшедшие, либо неврастеники, и ты не смеешь разинуть рот… — Он встал. — Надеюсь, вы простите меня, но я в самом деле спешу в студию.

— Пожалуйста, — ответил Кэхун.

— Очень жаль, что я не смогу участвовать в пьесе, но вы же сами видите, как все складывается.

— Да, конечно.

— Всего хорошего.

— До свидания. — Кэхун кивнул все с тем же бесстрастным выражением лица.

Они с Майклом молча смотрели на красивую спину элегантного киноактера, получающего семь с половиной тысяч долларов в неделю. Хойт прошел мимо стойки, мимо защитника Крита и отправился на студию «Парамаунт», где сегодня в десяти милях от английского побережья должен был загореться на фоне декоративных облаков его бутафорский самолет.

— Если бы у меня и не было язвы, — вздыхая, проговорил наконец Кэхун, — то теперь она все равно появилась бы. — Он подозвал официанта и попросил счет.

Майкл увидел, что к их столику направляется Лаура. Он углубился было в изучение своей тарелки, но Лаура остановилась перед ними.

— Пригласите меня сесть, — сказала она.

Майкл равнодушно взглянул на нее, Кэхун же сразу заулыбался.

— Хэлло, Лаура, — приветствовал он ее. — Может, ты присядешь с нами?

Лаура не заставила себя просить и заняла место напротив Майкла.

— Я все равно сейчас ухожу, — добавил Кэхун и, прежде чем Майкл успел что-нибудь возразить, оплатил счет и поднялся. — Вечером встретимся, Майкл, — бросил он на ходу и медленно побрел к двери. Майкл проводил его взглядом.

— Ты мог бы быть повежливее, — проговорила Лаура. — Мы разведены, но это не значит, что мы не можем оставаться друзьями.

Майкл взглянул на сержанта, который пил пиво за стойкой. Сержант заметил Лауру, когда она шла по залу, и сейчас смотрел на нее с откровенной жадностью.

— Я вообще не одобряю так называемых дружественных разводов, — пожал плечами Майкл. — Если люди развелись, то никакой дружбы между ними быть не может.

Веки Лауры дрогнули. «О боже мой! — подумал Майкл. — Она все еще не отвыкла плакать по каждому поводу».

— Я просто подошла, чтобы предупредить тебя… — робко проговорила Лаура.

— Меня? О чем? — удивленно спросил Майкл.

— Чтобы ты не сделал какого-нибудь необдуманного шага. Я имею в виду войну.

— Я и не собираюсь.

— А может, ты все-таки предложишь мне что-нибудь выпить? — тихо сказала Лаура.

— Официант, два виски с содовой! — попросил Майкл.

— Я слышала, что ты в Лос-Анджелесе.

— Да. — Майкл снова взглянул на сержанта, который по-прежнему не спускал глаз с Лауры.

— Я надеялась, что ты позвонишь мне.

«Вот они, женщины! — мысленно усмехнулся Майкл. — Они ухитряются играть своими чувствами, как жонглеры шарами».

— Я был занят, — ответил он. — Как у тебя дела?

— Неплохо. Сейчас я занята на пробной съемке в студии «Фокс».

— Желаю успеха.

— Спасибо.

Сержант у стойки принял позу, которая позволяла ему, не вытягивая шею, разглядывать Лауру. Майкл понимал, почему он проявляет такой интерес к его бывшей жене. В своем строгом черном платье и крохотной, сдвинутой за затылок шляпке она выглядела прямо-таки очаровательной. На лице сержанта ясно читалось выражение одиночества и затаенного желания. Военная форма особенно подчеркивала эти чувства.

«Вот оно, одинокое человеческое существо, барахтающееся в водовороте войны. — Майкл задумчиво посмотрел на сержанта. — Возможно, завтра его пошлют умирать за какой-нибудь покрытый джунглями остров, названия которого никто и не слышал, или месяц за месяцем, год за годом гнить в забытом богом и людьми гарнизоне. У него, вероятно, нет в городе ни одной знакомой девушки, а тут, в этом дорогом ресторане, он видит штатского чуть постарше себя, который сидит с красивой женщиной… Возможно, он представляет сейчас, как я буду беззаботно пьянствовать и развратничать то с одной хорошенькой девушкой, то с другой, а ему придется в это время обливаться потом, плакать и умирать вдали от родины…»

У Майкла возникла безумная мысль — подойти к сержанту и сказать: «Послушай, я угадываю твои мысли, но ты ошибаешься. Я не собираюсь проводить время с этой женщиной ни сегодня, ни когда-либо вообще. Будь это в моих силах, я отправил бы ее сегодня с тобой. Клянусь богом».

Но он не мог этого сделать. Он продолжал сидеть, чувствуя себя виноватым, словно присвоил награду, предназначенную кому-то другому. Майкл понимал, что отныне эта мысль не даст ему покоя. Всякий раз, входя в ресторан с девушкой и заметив там одинокого солдата, он будет испытывать чувство вины; всякий раз, нежно и нетерпеливо прикасаясь к женщине, он будет чувствовать, что она куплена чьей-то кровью.

— Майкл! — обратилась к нему Лаура и с легкой улыбкой посмотрела на него поверх своего бокала. — Что ты делаешь сегодня вечером?

Майкл оторвал взгляд от сержанта.

— Буду работать, — ответил он. — Ты допила виски? Мне пора идти.

Если бы не ветер, можно было бы кое-как терпеть. Христиан тяжело заворочался под одеялом и провел кончиком языка по обветренным губам. Песок… Всюду этот проклятый песок! Ветер нес его с невысоких каменистых хребтов и злобно швырял в лицо, в глаза, забивал горло и легкие.

Христиан с трудом приподнялся и сел, кутаясь в одеяло. Только начинало светать, и пустыня все еще была скована безжалостным холодом ночи. У него стучали зубы. Пытаясь согреться, он сидя сделал несколько вялых движений.

Некоторые из солдат спали. Христиан с удивлением и ненавистью посмотрел на них. Гарденбург и пятеро солдат лежали у самого гребня. Над зубчатой кромкой виднелась только голова Гарденбурга. Лейтенант внимательно рассматривал в бинокль расположившуюся неподалеку транспортную колонну англичан. На нем была длинная толстая шинель, но даже под ее складками было видно, как напряглось его тело.