Кармен Лафорет - Ничто. Остров и демоны

Мысль о Херардо немного развлекла меня. Я вспомнила, что обещала позвонить ему и погулять по живописным уголкам Барселоны. «Развеюсь немного», — подумала я и, не размышляя более, набрала номер. Херардо тотчас же вспомнил меня, и мы сговорились встретиться на следующий вечер. Потом, хотя еще было рано, я улеглась спать и, глядя на освещенный закатом оконный проем, заснула мертвым сном, словно после тяжелой работы.

Пробудилась я с таким ощущением, будто естественный ход вещей в мире нарушен. Нечто подобное я, наверное, испытала бы, сообщи мне кто о возвращении Ангустиас. День этот словно бы самый обыкновенный, безобидный, ничем внешне не отличающийся от других, но на самом деле в такой день какой-то легчайший, неприметный штрих обозначит внезапный поворот течения всей нашей жизни, и начнется с него новая эпоха.

В университет я не пошла из-за нелепого упрямства — я не хотела видеть Эну, хотя с каждым часом, проведенным вдали от нее, мне становилось все труднее выносить нашу ссору, и я вспоминала уже лучшие качества души моей подруги и ее искреннюю нежность. Одна она во всем мире была бескорыстно, от души привязана ко мне.

Вечером за мной зашел Херардо. Я узнала его только потому, что он ждал меня у привратницкой и тотчас же двинулся ко мне, не вынимая, как и тогда, рук из карманов. Я совсем позабыла массивные черты его лица. На нем не было ни плаща, ни шляпы. Серый костюм сидел прекрасно. Херардо оказался рослым и сильным, а волосы у него вились, как у негра.

— Привет, моя прелесть! — так он сказал мне, а потом, мотнув головой, словно собаке: — Пошли!

Я была немного озадачена.

Шли мы рядом. Херардо все время говорил, как и в тот день, когда мы познакомились. Я заметила, что говорит он — словно книгу читает, непрестанно цитируя куски из разных произведений. Он сказал, что я умная и что он — тоже умный. Потом заявил, что в женский ум он не верит. Немного погодя сказал, что Шопенгауэр утверждал…

Херардо спросил, куда я предпочитаю пойти: в порт или в парк Монжуич. Мне было совершенно безразлично — что туда, что сюда. Я молча шла с ним рядом. Когда мы переходили через улицу, он брал меня под руку. По улице Кортесов мы дошли до садов Выставки. Там я развеселилась: вечер был синий, и отблески заката сверкали на куполах дворца и в белых каскадах фонтанов. Множество весенних цветов кивало головками на ветру, и все вокруг горело и переливалось. Мы затерялись на дорожках огромного парка. Посреди небольшой площадки в темно-зеленой тени подстриженных кипарисов стояла, отражаясь в воде, мраморная статуя Венеры. Кто-то грубо разрисовал ей красным губы. Мы с возмущением переглянулись, и в ту минуту Херардо показался мне хорошим и славным. Он намочил платок и рывком вскочил на пьедестал — тело у него было сильное, натренированное. Тер губы он до тех пор, пока не сошла вся краска.

С этой минуты болтовня наша стала куда более сердечной. Мы долго гуляли, Херардо очень много и подробно рассказывал о себе, а потом захотел узнать о моей жизни в Барселоне.

— Так ты сиротка? Значит, у тебя нет ни папы, ни мамы?

Он снова стал мне неприятен.

Мы дошли до Мирамара и, опершись о балюстраду, стали с террасы ресторана глядеть на Средиземное море, отсвечивавшее в сумерках густым красным вином. Огромный порт казался отсюда маленьким — мы ведь видели его как бы с птичьего полета. Во внутренних гаванях из воды торчали ржавые скелеты затонувших здесь в войну кораблей. Справа от нас я угадывала кипарисы юго-западного кладбища и почти ощущала их меланхолический запах, а передо мной расстилались бескрайние морские дали.

Возле нас, на террасе, за маленькими столиками закусывали какие-то люди. Прогулка и соленый морской воздух разбудили всегда дремавшее во мне чувство голода. К тому же я устала. Жадными глазами разглядывала я столы и аппетитную закуску. Херардо понял, куда я смотрю, и сказал таким пренебрежительным тоном, словно возразить ему было бы ужасной дикостью:

— Ты ведь ничего не хочешь? Правда?

И он схватил меня за руку и повлек прочь от опасного места, уверяя, что покажет мне другой восхитительный вид. В эту минуту он был мне ненавистен.

Вскоре мы повернулись к морю спиной и увидали у своих ног весь этот величественный город.

Глядя вниз, Херардо задумчиво сказал:

— Барселона! Какой пышный и богатый город! И все же какой тяжкой бывает здесь жизнь!.

Он сказал так, словно исповедовался мне, и я вдруг почувствовала, что меня тронуло его доверие, ведь слова его относились к бестактности, совершенной им только что. Одна из немногих вещей, которые я уже тогда умела понять, была нищета, в какое бы обличье она ни рядилась: я узнавала ее даже под дорогой материей костюма Херардо, под его тонкой рубашкой… Непроизвольно я положила свою руку на его, и он ответил пожатием, рука у него была горячая. Мне вдруг неизвестно почему захотелось плакать. Херардо поцеловал меня в волосы.

Мгновенно я вся напряглась, хотя руки наши еще сливались в пожатье. В то время я была до глупости наивной в этих вопросах, несмотря на мой показной цинизм. Меня еще никогда не целовал мужчина, и я была уверена, что это сделает мой избранник. Херардо едва коснулся моих волос. Мне показалось, что он поцеловал меня лишь под влиянием пережитого нами только что вместе чувства и что было бы смешно и нелепо с негодованием оттолкнуть его. Он снова ласково поцеловал меня. У меня родилось странное ощущение — будто по лицу ползут тени, как это бывает в сумерках, и сердце дико забилось в глупой нерешительности, словно я обязана была терпеть эти ласки. Мне казалось, что с Херардо случилось нечто совершенно невероятное, что он внезапно в меня влюбился. Я была еще достаточно глупа и не понимала, что Херардо принадлежал к той многочисленной категории мужчин, которые рождаются и живут только для продолжения рода-племени и не знают, чем еще можно заняться, если остаешься наедине с женщиной. Его ум и сердце не были способны на большее. Он вдруг притянул меня к себе и поцеловал в губы. В ужасе я оттолкнула его, к горлу подступила тошнота — мне были омерзительны эти мокрые и жаркие толстые губы. Изо всех сил толкнув Херардо еще раз, я бросилась бежать. Он — за мной.

Херардо нагнал меня, когда я немного пришла в себя и пыталась рассуждать, хотя меня все еще била дрожь. В голову мне пришло, что, быть может, мое пожатие руки он принял за признание.

— Прости, Херардо, — сказала я с великолепным простодушием. — Знаешь, я ведь не люблю тебя. То есть я не влюблена в тебя.

Мне стало легче, когда я постаралась все ему хоть как-то объяснить.

Но Херардо резко схватил меня за руку, словно возвращал себе свою собственность, и посмотрел в лицо с таким откровенным пренебрежением, что я даже похолодела.