Кармен Лафорет - Ничто. Остров и демоны

— Конечно, Андрея, в глубине сердца я всегда понимала, что твое отношение ко мне — это нечто из ряда вон выходящее, но я никогда не признавалась себе в этом, не хотела признаться. Истинная дружба казалась мне химерой, пока я не узнала тебя, так же, как казалась мне химерой любовь, пока я не узнала Хайме. — Она застенчиво улыбнулась — Иногда я думаю: что я сделала, чем заслужила эти два подарка судьбы… Я была ужасной, циничной девчонкой, поверь мне. Никогда я не верила ни в какую золотую мечту, а жизнь всегда оборачивалась ко мне своей самой светлой стороной, — с большинством людей бывает как раз наоборот. И я чувствовала себя всегда такой счастливой…

— Эна, ты не была влюблена в Романа?

Голос мой звучал слабее, чем стук идущего вовсю дождя.

— Скажи, ты не была влюблена в Романа? — спросила я снова.

Быстрый, неопределенный взгляд слишком блестящих Эниных глаз был мне ответом. Потом она поглядела на небо.

— Мы промокнем, Андрея! — крикнула Эна и потащила меня к входу в университет.

Там мы и укрылись. Омытое дождем, лицо ее посвежело, хотя и казалось усталым и бледным, как после сильного жара. С неба уже низвергались целые водопады, гремели раскаты грома. Мы молчали и слушали дождь, который успокаивал меня и словно одевал свежей листвой, как деревья.

— Какая красота! — сказала Эна. Ноздри у нее затрепетали. — Была ли я влюблена в Романа, говоришь? — продолжала она, и на лице появилось мечтательное выражение: — Видишь ли, он меня очень интересовал. Очень!

Она тихонечко рассмеялась.

— Еще никого не удавалось мне довести до такого отчаяния, так унизить…

Я посмотрела на нее с изумлением. Она видела только освещенную вспышками молнии завесу дождя, у самого своего лица. Земля, казалось, кипела и, задыхаясь, избавлялась от всех скопившихся в ней ядов.

— Ох, какое это наслаждение знать, что кто-то на тебя охотится, думает, что ты уже попалась ему в руки, а ты ускользаешь, оставив его в дураках. Какая необыкновенная забава! В душе у Романа сплошное свинство, Андрея. Он обаятелен, он очень одарен, но какая мелочная и подленькая у него душонка! С какими женщинами привык он иметь до сих пор дело? Сильно подозреваю, что с существами, подобно двум теням, кружившим у лестницы, когда я поднялась к нему… Эта жуткая служанка, которая у вас работает, и еще другая женщина, странная такая, рыжеволосая. Теперь я знаю, что ее зовут Глория… И еще, возможно, с каким-нибудь нежным, робким созданием, вроде моей матери…

Я искоса взглянула на нее.

— Знаешь, в молодости моя мать была в него влюблена. Только из-за этого я и хотела познакомиться с Романом. И какое разочарованье! Я дошла до того, что возненавидела Романа. Не случалось ли тебе возненавидеть человека, о которым ты творила легенду, а потом увидела, что герой куда ничтожнее твоих вымыслов, что на самом деле он даже куда меньше стоит, чем ты сама? Моя ненависть к Роману иногда достигала такой силы, что он ощущал ее и дергал головой, будто по нему проходил ток. Какими необычными были первые дни, когда мы только пытались приблизиться друг к другу! Не знаю, была ли я несчастна или нет… Я была одержима Романом. Бежала от тебя. Поссорилась из-за какой-то глупости с Хайме, не могла его видеть. Скорее всего я чувствовала, что стоит мне снова встретиться с Хайме, и мне волей-неволей придется покончить с этим приключением. А тогда я была слишком увлечена, почти отравлена… Когда я с Хайме, я, Андрея, опять становлюсь доброй, с ним я совсем другая. Не поверишь, но иногда я пугаюсь, ощущая в себе эту двойственность, эти силы, толкающие меня в противоположные стороны. Когда я становлюсь слишком доброй и возвышенной, меня вдруг охватывает желание царапаться. Навредить кому-нибудь малость.

Она схватила меня за руку и, заметив, что я инстинктивно ее отдернула, ласково улыбнулась.

— Пугаю тебя? А как же ты хочешь быть моей подругой? Ведь я вовсе не ангел, хоть и очень тебя люблю… Есть люди, которые щедро наполняют собой мое сердце: это Хайме, мама и ты, конечно, каждый по-разному. Но какая-то другая моя часть тоже требует своего выражения, я должна избавить ее от ядов, излить их. Думаешь, я не люблю Хайме? Я его очень, очень люблю. Не могу даже представить себе свою жизнь, отторженной от его. Все время хочу, чтобы он был рядом, весь, целиком со мною. Я от него в восторге. Но существует еще вот что: любопытство, эта лукавая тревога сердца, и угомонить ее невозможно.

— Роман ухаживал за тобой, скажи?

— Ухаживал? Не знаю. Он был в отчаянии, в ярости, иногда мог бы задушить меня… Только он очень крепко держит себя в руках. Мне хотелось, чтобы он потерял над собою власть. Я добилась этого только один раз. С тех пор, Андрея, прошло уже больше недели. Это было, когда я в последний раз приходила его повидать. Приходила я к Роману пять раз и всегда делала так, чтобы об этом знали. Потому что в глубине души я всегда немного боялась Романа. Звонила в твою дверь, зная, что тебя нет дома, и спрашивала о тебе. Меня очень устраивали эти две женщины, такие любопытные; ими словно овладевало какое-то особое беспокойство, едва они меня видели. Я понимала, что оставляю у себя за спиной двух надежных стражей. Но ты ведь не знаешь, что эта наэлектризованная атмосфера развлекала меня. Иногда я даже забывала, что мне все время надо быть настороже. Случалось, я там хохотала от души, взволнованная и увлеченная. Никогда еще мне не предоставляли такого широкого простора для опытов. Вот в эти мгновения Роман и подходил медленно ко мне и садился рядом. Но, когда я чувствовала его пышущее жаром тело, во мне подымалась невыразимая ярость, и мне даже трудно бывало ее скрыть. Все еще смеясь, я перебиралась на другой конец комнаты.

Я сводила его с ума. Когда ему казалось, что я совсем разомлела и уже наполовину покорена его музыкой и тем доверительным, даже чуточку извращенным тоном, который он умел придать разговору, я вдруг вскакивала на тахту и заявляла: «Хочу прыгать!»

И прыгала, подскакивала чуть ли не до потолка, как будто играла с братьями. Он, видя, как я заливаюсь смехом, не знал, что и думать: то ли я вот-вот сойду с ума, то ли просто глупа от природы. Ни на секунду не переставала я краешком глаза следить за ним. После невольного мгновенного изумления лицо его вновь ничего не отражало, оно становилось непроницаемым, как всегда… Не того я добивалась, Андрея. Знаешь ли ты, что в молодости Роман заставил страдать маму…

— Кто тебе все это рассказал?

— Кто?.. Ах, да. Сам папа. Как-то раз, когда мама болела, она в жару говорила о Романе. Папа, бедняга, той ночью был так перепуган, боялся, что она с минуты на минуту умрет…

(Я невольно усмехнулась. Всего за несколько дней жизнь предстала предо мной совсем не такою, какой она мне казалась. Сложной и в то же самое время невероятно простой. Я думала о том, что самые жгучие тайны, особенно ревностно хранимые, как раз и известны всем и каждому. Глупые трагедии. Напрасные слезы. Вот какой предстала передо мной жизнь…)