Кармен Лафорет - Ничто. Остров и демоны

Словно завороженная, позабыв о времени, девочка присела на тахту. Она оглядела свою серую юбку, голубой джемпер, как будто одежда вдруг приобрела для нее невероятно важное значение; вытянула ноги, никогда не знавшие ни чулок, ни туфель на высоких каблуках — только белые сандалии. Стала напевать вполголоса знойную ису, но тут же умолкла.

Марта не знала, что для Пино вечер окончился неудачно. Хосе охватило холодное бешенство, когда он услышал, как Пино в сопровождении приятелей Марты и толстого дона Хуана распевает бойкую песенку. С откинутой головой и большими блестящими глазами она была очень хорошенькой.

Но для Марты это воскресенье было удивительным, колдовским и потому невероятно коротким. Короткий золотой день. Счастливый и короткий. Со дня приезда родственников до этого воскресенья не было ни одного счастливого дня. Каждый день после их появления приносил с собой надежды, которые не сбывались. Но надежды были… Да, это правда. В этот день все ее надежды, как ей казалось, полностью сбылись.

Мартины подруги, робкие и веселые одновременно, не смеялись над приезжими. Одно дело с безжалостной откровенностью судить окружающих в своей компании, а другое — оценивать людей, когда веселишься с ними в праздничный вечер. Кроме того, здесь был этот художник, Пабло, он держался просто, не важничал, и, однако, именно он, по их мнению, оказался интереснее всех.

Вначале молодежь танцевала под патефон, и Марта чувствовала, как ласково обнимают ее руки красивого паренька в военной форме. Кокетничать с ним было приятно. Со злорадным удовольствием поглядывала она на следившую за ней Онесту, пухлую и накрашенную, сразу постаревшую рядом со стайкой девочек. Марта стала еще приветливей со своим партнером. Она развеселилась.

Дон Хуан прервал танцы. Довольно патефона. Он уже говорил, что незачем устраивать танцы с чаепитием. Надо показать приезжим настоящую канарскую вечеринку, с гитарой и тимпле, с вином, ромом и ореховыми палочками на закуску… Дону Хуану, похожему на толстого усталого голубя, иногда приходили в голову хорошие идеи, и, затевая развлечения, он бывал неутомим.

Потом вечер стал золотисто-желтым, таинственным и раскаленным. Художник Пабло, одетый тщательнее, чем в тот день, когда Марта увидела его впервые, улыбаясь ослепительной улыбкой, хотя глаза его смотрели печально, поймал ее за руку.

— Слушай, Марта, почему, кокетничая с этим мальчиком, ты все поглядываешь на Онес?..

Он говорил почти шепотом. Марта окаменела. Она не понимала, отчего эти слова так поразили ее, и побледнела как полотно. Ей показалось, что никогда ее не спрашивали о таких интимных вещах. Неожиданный вопрос как бы затронул в ее душе неведомый тайник, где жили недобрые чувства, о существовании которых она сама до сих пор не подозревала.

В эту минуту Марта и Пабло были одни. Все гости направились в музыкальную комнату, чтобы взять гитары и тимпле и натянуть новые струны, принесенные доном Хуаном. Так как Висента куда-то ушла и в доме осталась только придурковатая Лолилья, женщины во главе с Пино потянулись на кухню помочь с закуской. Пабло, этот удивительный человек, на которого после унижений последних дней она не осмеливалась даже взглянуть, теперь держал ее за руку, улыбался ей с насмешливой нежностью и задал свой поразительный вопрос.

Марта хотела ответить: «Это неправда», — или что-нибудь в этом роде, но промолчала. Пабло показался ей человеком необыкновенно проницательным, способным прочесть ее мысли. Никогда Марте его не обмануть. Она ответила дрожащим голосом:

— Откуда вы знаете, что я смотрю на Онес?

Пабло забавлялся, глядя на взволнованное лицо девочки. Он словно слышал биение ее сердца.

— Видишь ли, милочка… Вы, канарцы, ведь любите говорить «милочка»? Мне нравится наблюдать за людьми.

— Я думала, что это только мне нравится…

— Да, я знаю. Онес говорила мне, что ты писательница, верно?

— Можете смеяться… То, что я пишу, ничего не стоит, я понимаю. Это легенды об Алькора, боге этого острова, которому поклонялись древние гуанчи. Они поклонялись вершинам Нубло и Бентайга, считая, что это он и есть… Я пишу также о козлоногих демонах… Но к чему я это вам рассказываю? Вам неинтересно.

— Нет, нет, дорогая. Мне очень интересно. Почему ты так нервничаешь? Я нарисую тебе твоих демонов.

Слушая его голос, в котором звучала непривычная ласка, Марта готова была расплакаться. Конечно, он необыкновенный человек. Онеста недаром это говорила. Он сжимает ей локоть. Какая у него приятная, сильная рука. Нервная, смуглая, с пальцами, пожелтевшими от никотина, но такая умная…

— Где жил Алькора? На той вершине?

В его голосе нет и следа насмешки. Он ласково улыбается и указывает на вершину Кумбре, на ее самый высокий пик.

— Это Саусильо… Да, я всегда воображаю его там. Но Нубло и Бентайга более величественны. Их видно, если подняться по шоссе к порту Техеда и смотреть на другую сторону острова… Там удивительное место, кругом тени, пропасти, горы, нагромождение камней, окрашенных во все оттенки красного, во все тона лилового… Даже дрожь пробирает. Вы обязательно должны побывать там.

К ним подошла Онеста, встала рядом с Пабло и взяла его под руку. Художник, улыбаясь, выпустил руку Марты.

— Что, птенчики, любуетесь окрестностями?

Марта отошла в сторону. Счастливая Онес, она дружит с ним. А кто такая Марта? Робкое, незаметное существо. Но он заглянул ей в душу… Девочка была взволнована.

С шумом вернулась молодежь. Зазвенели струны тимпле. Дон Хуан, добродушный, толстый, с большим животом, напоминающим голубиный зоб, и вечно печальным лицом, без устали заправлял весельем. Он попросил разыскать садовника Чано.

Чано случайно оказался в усадьбе. Несколько дней назад он распрощался с хозяевами, решив наконец вступить в армию, и в конце недели уезжал на фронт. Приняв это решение, Чано почувствовал себя важной персоной. В тот вечер, услышав, как настраивают инструменты, он подошел поближе, зная, что его пригласят принять участие в празднике, и, когда его позвали, он смело, — не смущаясь, вошел в дом. Он был в голосе и запел уверенно и свободно:

Он вздохнул и повторил грустно и вместе с тем горделиво:,

Марта украдкой посмотрела на Пабло. Теперь она знала, что хоть кто-то способен интересоваться не только собой. И от этого она почувствовала неожиданную гордость и за своих подруг, и за прекрасный таинственный зимний вечер, и даже за Пино, которая вдруг оживилась и с бесшабашным видом, откинув голову, вышла петь ису.