Джеффри Чосер - Кентерберийские рассказы

115 Он поселился в горнице особой.

Следил прилежно за своей особой.

Душился крепко и благоухал.

Как с корнем валерьяновым фиал.

И горница, сияя чистотою,

120 Пропахла вся душистою травою.

Он полки примостил у изголовья,

И там, расставленные им с любовью,

В ряду с деяньями святых отцов

Стояли книги древних мудрецов.

125 Необходимы для его работы,

Там были астролябия 277и счеты.

Комод был красным полотном покрыт,

И лютня — друг, что сердце веселит, —

Над ним в чехле на гвоздике висела.

130 И «Angelus ad virginem» 278с ней пел он,

И песни светские. Так проводил

Школяр тот время и беспечно жил.

Когда же денег из дому не слали,

Провизией друзья его снабжали.

135 А вдовый плотник сызнова женился.

Как никогда в жену свою влюбился.

Когда ей восемнадцать лет минуло.

При сватовстве он щедр был на посулы,

Теперь ее он страстно ревновал

140 И в комнатах безвыходно держал.

Она была юна и своенравна,

А он старик, и этот брак неравный

Ему сулил, он знал и сам, рога.

Не допустить старался он врага

145 К жене своей. Простак не знал Катона, 279

Который написал во время оно:

«Жениться следует ровне с ровней,

И однолеткам в паре быть одной».

Попав, однако, в старую ловушку,

150 Он не пролить старался счастья кружку.

Она была стройна, гибка, красива,

Бойка, что белка, и, что вьюн, игрива.

На ней был пояс, вышитый шелками,

И фартук стан ей облегал волнами

155 Как кипень белыми. А безрукавка

В узорах пестрых. На сорочке вставки

Нарядные и спереди и сзади.

Коса черна, что ворон на ограде.

Завязки чепчика того же цвета;

160 И лента шелковая, в нем продета,

На лбу придерживала волоса;

Волной кудрявою вилась коса.

Глаза ее живым огнем сияли;

Чтоб брови глаз дугою огибали,

165 Она выщипывала волоски,

И вот, как ниточки, они узки

И круты стали. Так была нарядна,

Что было на нее смотреть отрадно.

Нежна, что пух, прозрачна на свету,

170 Что яблоня весенняя в цвету.

У пояса, украшена кругом

Шелками и точеным янтарем,

Висела сумка. Не было другой

Во всем Оксфорде девушки такой.

175 Монетой новой чистого металла

Она, смеясь, искрилась и блистала.

Был голосок ее так свеж и звонок,

Что ей из клетки отвечал щегленок.

Дыханье сладко было, словно мед

180 Иль запах яблок редкостных пород.

Как необъезженная кобылица,

Шалить она любила и резвиться.

Пряма, что мачта, и гибка, что трость,

Была она. Не щит — резная кость

185 Огромной брошки ей была защита.

Была высоко, туго перевита

Завязками нарядных башмачков

Лодыжка тонкая. Для знатоков

Она прелакомый была кусочек,

190 Могла б затмить легко баронских дочек,

Позора ложе с лордом разделить,

Могла б она женой примерной быть

Какого-нибудь йомена, который

По возрасту пришелся бы ей впору.

195 И вот, друзья, случилось как-то раз,

Завел возню с ней Душка Николас

(Весь день тот был супруг ее в отлучке).

Сначала приложился Душка к ручке,

Но дальше — больше, волю дал рукам

200 (Умел он ублажать девиц и дам):

«О, утоли любви моей томленье,

Непереносны от тебя мученья!»

Вздохнул и обнял клерк ее за талью;

«О милая, я изойду печалью!»

205 Но, как кобыла, что, ярмо почуя,

Брыкнет, взовьется разом, негодуя,

И, отбежав, оцепенеет вдруг,

Она рванулась у него из рук.

«Нет, нет, тебе не дам я поцелуя.

210 Пусти меня сейчас же! Закричу я!

Прочь руки, говорю тебе, и встань!»

Тут Николас свою отдернул длань,

Но так умильно начал он ласкаться

И убеждать, просить и извиняться,

215 Что под конец, склонясь к его мольбам,

Стенаниям, и смеху, и слезам,

Она любую милость обещала,

Но не сейчас. «Супруг мой, — объясняла

Она при этом, — бешено ревнив.

220 И надо, нетерпенье победив,

Ждать случая, не то меня убьет,

Коль ненароком вместе нас найдет!»

А он в ответ: «На что школяр годится,

Коль плотника надуть не изловчится?»

225 Но все-таки на том и порешили,

Что надо ждать, немного поостыли,

И на прощанье снова Николас,

Обняв ее за талью, много раз

В уста поцеловал, потом, взяв лютню,

230 Стал воспевать вино, любовь и плутни.

Вот снова наступило воскресенье,

И, получив от мужа позволенье,

Пошла она, нарядна и чиста,

К обедне — славить Господа Христа,

235 Ведь каждый раз, как хлопоты кончала,

Она до блеска шею оттирала

И в церковь шла, сияя, словно день,

Стряхнув забот и огорчений тень.

А там с амвона возглашал псалом

240 Причетник молодой, Авессалом 280

Кудрей льняных сияющая грива

Ему ложилась на плечи красиво,

И чист был ровный и прямой пробор,

А серых глаз неотразим был взор,

245 И рядом с ними меркли свечи, тухли.

Носил всегда он вырезные туфли.

Что так нарядны были и мягки;

Предпочитал он красные чулки.

Любил наряд изысканный и чистый:

250 Подрясник синевато-серебристый

И густо изукрашенный шнуром,

Стихарь с нашитым на него крестом.

Весь белоснежный, как бутон на ветке.

Он весельчак был и красавец редкий,

255 Умел он кровь пустить, постричь, побрить,

Составить просьбу, опись учинить,

Знал он всех танцев сложные фигуры,

Поклоны, выверты и позитуры.

Как их в Оксфорде принято плясать;

260 На скрипке мог он песенку сыграть,

Пел дискантом, пуская громко трели,

И посещал таверны и бордели.

Он, не смутясь, входил в веселый дом,

Но был конфузлив кое в чем ином:

265 Не выпускал он ветра на простор,

Не ввязывался в вольный разговор.

С кадилом шел он в церкви по рядам,

Испепеляя взором многих дам,

Но видел он лишь плотника жену,

270 Любил ее, хотел ее одну.

Глядеть, и то какая сердцу радость,

Побыть же с ней — немыслимая сладость!

Ему она казалася Венерой;

Будь он котом, она же мышью серой, —

275 Расправился бы с нею он тотчас,

Но превосходство укрощает нас.

Носил он в сердце к ней любовь такую,

Что и взглянуть не мог бы на другую:

Хотя б сама ему навстречу шла,

280 Она б одно презренье в нем нашла.

Лишь поднялась на небосвод луна, —

Не находя ни отдыха, ни сна,

С гитарой вышел он, 281в надежде смутной

Расшевелить в красавице минутный

285 Порыв сочувствия, коль не любви;

И, подавляя полымя в крови,

Приблизился он к Плотникову дому,

Он всю любовь и всю свою истому,

Все обожание и тягу к ней

290 Вложил в куплеты песенки своей.

Лишь только замолчали петухи,

Как голосом, от робости глухим,

Запел он первые свои куплеты.

Подобные слагали все поэты: