Стивен Крейн - Алый знак доблести. Рассказы

— Да брось ты! — возмущенно крикнул горластый. — Разве я это сказал? Я сказал, что буду воевать как положено, только и всего. И буду. А ты-то сам кто такой? Подумаешь, тоже вообразил себя Наполеоном Бонапартом! — Бросив на юношу сердитый взгляд, он зашагал прочь.

— Ну, чего ты, чего в бутылку полез? — кричал ему вслед юноша, но тот ушел, ничего не ответив.

Юноша почувствовал себя совсем одиноким, когда его разобиженный товарищ исчез из виду. Пытаясь найти хоть что-нибудь общее в их точках зрения, он снова потерпел неудачу, и теперь ему стало еще хуже, чем раньше. Эта проклятая проблема терзает, как видно, его одного. Он урод, отщепенец.

Он медленно побрел к своей палатке и растянулся на одеяле рядом с похрапывающим долговязым солдатом. В темноте перед ним заплясало видение тысячеязыкого страха, который будет неумолчно что-то нашептывать ему на ухо и заставит убежать с поля боя, в то время как другие хладнокровно сделают все, что им поручила страна. Он признавался себе, что не сладит с этим чудовищем. Каждый нерв в его теле превратится в ухо и будет прислушиваться к голосу страха, тогда как все остальные солдаты останутся глухи и невозмутимы.

Эти мысли были так мучительны, что на лбу у юноши выступил пот. Между тем до его слуха все время доносились негромкие, спокойные слова:

— Ставлю пять.

— Всего шесть.

— Семь.

— Ответил.

Он следил за алыми отсветами пламени на белых стенах палатки до тех пор, пока не уснул, обессиленный и вконец больной от этих непрерывных душевных терзаний.

Следующей ночью войсковые колонны, похожие на фиолетовые полосы, переправились по двум понтонным мостам через реку. Полыхающее пламя костров окрашивало воду в винно-красные тона. Отсветы, ложась на спины движущихся солдат, вспыхивали порой то серебряными, то золотыми блестками. На фоне неба рисовались волнистые контуры темных таинственных холмов противоположного берега. Ночь голосами насекомых пела свой торжественный гимн.

После переправы юноша вбил себе в голову, что из хмурых пещер леса на них вот-вот ринутся грозные полчища. Он все время вглядывался в темноту.

Но полк благополучно добрался до привала, и солдаты уснули непробудным сном утомленных людей. Утром командиры, еще полные энергии, выстроили их и быстрым маршем повели по узкой дороге, углублявшейся в лес.

Этот стремительный переход почти стер с полка тот особый отпечаток, по которому сразу можно узнать свежесформированные части.

Люди устали и по пальцам отсчитывали милю за милей. «Только и проку, что стертые ноги да собачий голодный паек», — сказал горластый. Солдаты потели и ворчали. Потом они побросали рюкзаки. Одни равнодушно оставляли их на дороге, другие старательно прятали, уверяя, что при первой возможности вернутся за ними. Многие сняли фуфайки. Теперь почти все несли только самую необходимую одежду, одеяла, вещевые мешки, манерки, оружие и патроны.

— Мы можем есть и можем стрелять, — сказал юноше долговязый. — А большего нам и не положено.

Обученная лишь теории неповоротливая пехота вдруг превратилась в пехоту легкую и подвижную, уже умудренную практикой. Избавившись от лишнего груза, люди почувствовали прилив сил. Но он достался им ценой утраты дорогих рюкзаков и, в общем, очень хороших фуфаек.

Все же разница между ними и солдатами-ветеранами не совсем стерлась. Полки ветеранов были очень малочисленны. Когда полк желторотых прибыл на место, к ним подошло несколько «старичков», оказавшихся поблизости, и один из них, обратив внимание на длину колонны, крикнул:

— Эй, ребята, какая это бригада? — Когда ему ответили, что это вовсе не бригада, а полк, «старички» только развели руками и со смехом воскликнули — О господи!

Кроме того, почти на всех желторотых были одинаковые кепи, а в полковых кепи воплощается история головных уборов за многие годы. И золотые буквы на полковом знамени не потускнели, они были новые и красивые, а древко блестело потому, что знаменосец обычно протирал его маслом.

Армия снова застряла на месте, словно собираясь с мыслями. Мирный запах сосен щекотал ноздри солдат. По лесу разносились монотонные удары топора. Насекомые, покачиваясь на былинках, как-то по-старушечьи жужжали. Юноша вернулся к теории синемундирного парада.

Но вот однажды на сереньком рассвете долговязый потянул его за ногу, и, еще не совсем очнувшись от сна, он вдруг оказался на лесной дороге и побежал вместе со своими однополчанами, уже задыхающимися на бегу. Манерка ритмично ударяла его по бедру, вещевой мешок мягко покачивался, ружье слегка подскакивало на плече при каждом шаге и норовило сбить кепи с головы.

До него доносились отрывистые, тихие замечания:

— Это еще… что… такое?

— Куда это… к черту… мы бежим?

— Билли… да не наступай мне на пятки… Бежишь… как корова.

Раздался пронзительный голос горластого:

— Какого дьявола они так спешат?

Юноше казалось, что сырой утренний туман расступается под натиском массы бегущих солдат. Вдруг откуда-то донесся треск выстрелов.

Он был ошеломлен. Он бежал, окруженный со всех сторон товарищами, и изо всех сил старался думать, но при этом твердо помнил, что стоит ему упасть — и задние его сомнут. Все его способности были ему нужны сейчас только для того, чтобы огибать препятствия или преодолевать их. Толпа несла его.

Солнце разлило свои не терпящие тайн лучи, и, один за другим, стали видны полки, словно вооруженные воины, выросшие из-под земли. Юноша понял, что пришло его время. Сейчас он пройдет проверку. Перед лицом великого испытания он на секунду почувствовал себя младенцем, почувствовал, как до ужаса проницаема плоть, облекающая его сердце. Улучив минуту, он осторожно оглянулся.

Тотчас ему стало ясно, что улизнуть отсюда не удастся. Полк замыкал его в себе. К тому же существовали железные законы общественного мнения, и они сжимали его с четырех сторон. Юноша был заключен в движущийся ящик.

Обнаружив это, он вдруг понял, что ему никогда не хотелось воевать. В армию он пошел не по доброй воле. Его безжалостно втянуло в нее правительство. А теперь его волокут на бойню.

Полк сбежал с откоса и вброд переправился через ручей. Печально и медленно струилась одетая черной тенью вода, а из нее на людей пристально смотрели белоглазые пузырьки воздуха.

Когда они взбирались на противоположный берег, начала бить артиллерия. Юноша ощутил такое острое любопытство, что все остальное вылетело у него из головы. Он вскарабкался на откос с быстротой, которой мог бы позавидовать любой самый кровожадный вояка.

Он надеялся увидеть настоящую битву.

Перед ним простирались полоски полей, охваченных и стиснутых лесами. В траве и среди древесных стволов залегали группы и колышущиеся цепи солдат, которые то и дело вскакивали и мчались вперед, стреляя куда попало. Темная линия передовых позиций проходила по залитой солнцем поляне, отливавшей оранжевым цветом. Вдалеке трепетало знамя.