Стивен Крейн - Алый знак доблести. Рассказы

— Суп там, господа! — гостеприимно провозгласил хозяин бара. Маленький человечек с желтым, как лимон, лицом, одетый в лохмотья, и только что вошедший юноша схватили свои кружки и торопливо направились к стойке, где буфетчик с сальными, но весьма внушительными усами, любезно зачерпнув что-то из котла, отпустил им подаяние в виде супа, от которого шел густой пар и в котором плавало нечто отдаленно напоминавшее кусочки куриного мяса. Юноша, хлебая свой суп, воспринял теплоту этой жижи как некое выражение радушия и, улыбаясь, посмотрел на человека с сальными, но внушительными усами, который стоял за стойкой, словно священник перед алтарем. «Хотите еще, господа?» — обратился тот к двум маячившим перед ним жалким фигурам. Желтолицый человечек изъявил свое согласие, проворно подставив миску, но юноша покачал головой и направился к выходу следом за каким-то оборванцем, который поразил его своим нищенским видом, — можно было не сомневаться, что у того имеются обширные познания по части дешевых ночлежек.

На улице юноша заговорил с оборванцем:

— Послушай, не знаешь ли, где можно дешево переночевать?

Оборванец ответил не сразу. Он поглядел по сторонам. Потом кивнул куда-то в темноту.

— Я сплю там, — сказал он, — когда у меня есть деньги.

— А сколько нужно?

— Десять центов.

Юноша уныло покачал головой:

— Это мне не по карману.

Тут к ним, пошатываясь, подошел странно одетый человек. Голова его представляла собой хаос всклокоченных волос и бакенбард, из которого, воровато кося, выглядывали глаза. Присмотревшись внимательнее, можно было различить жесткую линию рта, твердо и плотоядно сомкнутые губы, словно он только что проглотил что-то нежное и беспомощное. У него было лицо убийцы, закосневшего в неуклюже и грубо совершаемых преступлениях.

Но сейчас голос его был настроен на льстивый тон, и вид напоминал ластящуюся собачонку. Заискивающе поглядев на них, он завел свою несложную песенку попрошайки:

— Джентльмены, подайте два-три цента бедному парню на ночлег. У меня есть пять, еще два — и я получу койку. По чести, джентльмены, не можете ли вы одолжить мне два цента на ночлег? Тяжело, знаете ли, приходится порядочному человеку, когда не повезет. Вот я…

Оборванец, бесстрастно глядя на поезд, с грохотом проносившийся над головой, равнодушно прервал его:

— Пошел к черту!

Но юноша удивленно спросил этого убийцу-горемыку:

— Спятил ты, что ли? Ты бы клянчил у тех, у кого набиты карманы.

Убийца, пошатываясь на ослабевших ногах и время от времени махая руками у себя перед носом, словно отстраняя какие-то незримые помехи, пустился в пространные психологические разглагольствования. Они были столь глубокомысленны, что понять их оказалось невозможным. Когда он исчерпал эту тему, юноша сказал:

— Покажи-ка свои пять центов.

При этих исполненных недоверия словах на лице убийцы изобразилась пьяная скорбь. С видом жестоко оскорбленного человека он начал рыться в своих лохмотьях; его красные руки дрожали. Наконец он произнес с глубокой печалью, точно обнаружив обман:

— Вот, тут только четыре.

— Четыре, — задумчиво повторил юноша. — Ладно, я здесь впервые. Если ты доставишь меня в твое дешевое логово, я добавлю тебе три.

Лицо убийцы просияло от радости. Усы зашевелились под наплывом приличествующих случаю переживаний. В порыве восторженного дружелюбия он схватил юношу за руку.

— Черт побери! — вскричал он. — Ну, если ты это сделаешь, стало быть ты хороший малый, и я буду тебя помнить. Да, я буду тебя помнить всю жизнь! Я буду тебя помнить, черт побери, и, если доведется, сквитаюсь с тобой! — И прибавил с пьяным достоинством: — Черт побери, я не останусь в долгу и всегда, всегда буду тебя помнить!

Юноша отстранился, холодно взглянув на убийцу.

— Слушай, — сказал он, — ты только покажи мне это логово, больше от тебя ничего не требуется.

Убийца повел юношу по темной улице, жестами изъясняя свою признательность. Наконец они остановились перед низкой и грязной дверью. Убийца торжественно поднял руку.

— Вот! — сказал он, и на лице его отразился испуг, порожденный мудростью долголетнего опыта. — Я сделал, что обещал, я привел тебя сюда, так ведь? Если тебе здесь придется не по вкусу, ты не свернешь мне шею? Нам незачем ссориться, верно?

— Ладно, — сказал юноша.

Убийца театрально взмахнул рукой и двинулся вверх по крутой лестнице. По дороге юноша сунул ему три цента. Наверху какой-то человек, благосклонно поблескивая стеклами очков, выглянул из окошечка, прорезанного в двери. Он забрал у них деньги, записал их имена в книгу, и они торопливо зашагали следом за ним по окутанным мраком коридорам.

Через несколько минут после начала этого путешествия юноша почувствовал, как у него подступает к горлу тошнота: откуда-то из темных, таинственных углов внезапно поползли странные, непередаваемые запахи. Они налетели на него, как злая, крылатая зараза. Это были испарения человеческих тел, заполнявших сверху донизу эту трущобу, дыхание сотен зловонных ртов, перегар бесчисленных вчерашних попоек — свидетельства бесчисленных сегодняшних страданий.

Какой-то человек с заспанным лицом шествовал по коридору. На нем не было ничего, кроме короткой нижней рубашки табачного цвета. Он протер глаза и, оглушительно зевнув, потребовал, чтобы ему сообщили который час.

— Половина первого.

Человек снова зевнул. Он отворил дверь, и на мгновение в ее черном провале обрисовался его силуэт. Когда они тоже подошли к двери и отворили ее, отвратительные запахи, как стая злых духов, обрушились на них, и юноша покачнулся, словно под напором урагана.

Глаза его не сразу привыкли к мраку, но человек с благосклонно блестевшими очками уверенно вел его вперед и лишь на минуту приостановился, чтобы водворить ковылявшего позади убийцу на свободное место. Он подвел юношу к койке, уныло стоявшей у окна, указал ему на высокий ящик для платья, подобно надгробному камню зловеще высившийся у изголовья, и ушел.

Юноша присел на койку и осмотрелся вокруг. В глубине комнаты газовый рожок тускло горел дрожащим оранжевым пламенем. Огромные качающиеся тени рождались во всех углах комнаты, и только вокруг рожка было сероватое пятно света. Когда глаза юноши привыкли к темноте, он начал различать на койках, загромождавших всю комнату, фигуры людей: одни лежали разметавшись, безгласные как трупы, другие храпели и дышали с мучительным усилием, словно вытянутые из воды рыбы.

Юноша запер шляпу и башмаки в саркофаг у изголовья и лег, накинув на плечи свой старый, неразлучный с ним пиджак. Поверх пиджака он брезгливо натянул одеяло. Койка была обита клеенкой, холодной как талый снег. Он долго дрожал на этом сооружении, похожем на могильную плиту. Когда озноб наконец унялся, юноша повернул голову и поглядел на своего приятеля-убийцу, фигуру которого смутно различил в углу. Тот лежал, разметавшись на своей койке с безразличием пьяного, и издавал необычайно мощный храп. Его мокрые волосы и борода отливали тусклым блеском, а воспаленный нос сиял, как красный фонарь в тумане.