Торнтон Уайлдер - День восьмой

Больше Лансинг подслушивать не рисковал.

Юстэйсия делала что могла, для того чтобы эти семейные вечера были интереснее, — вырезала статьи из газет и журналов, выписывала из Чикаго книги и репродукции; в основе ее стараний между прочим лежало и то, что ей хотелось почаще удерживать сына дома. В стенах «Сент-Киттса» Джордж был теперь совсем другим; за этими стенами он оставался прежним — вождем «могикан», грозой всего города. Никакие материнские уговоры и мольбы не действовали. Он выслушивал их, мрачно сдвинув брови, скрестив руки на груди, глядя в одну точку за ее спиной.

— Maman, мне нужно же поразвлечься иногда. Ты не сердись, но мне это, право, нужно.

Юстэйсия понимала прекрасно, что за всеми его бесчинствами и озорными выходками кроется одно — желание разозлить отца. Отцовское гневное презрение его тешило. Он, казалось, со своей стороны ждал чего-то — быть может, что отец изобьет его, выгонит навсегда из дому? Под градом насмешек и обличений он стоял молча, не шелохнувшись, смиренно потупив глаза.

— Ты хоть понимаешь, что из-за тебя нам с матерью стыдно людям в глаза смотреть?

— Да, сэр.

— Понимаешь, что ни у одного порядочного человека в городе не повернется язык сказать о тебе доброе слово?

— Да, сэр.

— Так зачем же ты все это делаешь?

— Сам не знаю, сэр.

— «Сам не знаю, сэр!» Ну ладно же, в сентябре поедешь в новую школу, где, судя по всему, таким, как ты, спуску не дают.

«Могиканам» скоро наскучили детские забавы вроде перевешивания дорожных знаков и перевода стрелок на городских часах. Они не покушались на здоровье и имущество граждан, но они бросали вызов приличиям и благоразумию. Своими сложными, тщательно подготовленными проделками они выставляли на посмешище банки, собрания евангелистов, общепризнанные устои общества. А одно из любимых развлечений «могикан» заставляло порой наведываться в усадьбу начальника городской полиции. Для Юстэйсии это был источник постоянного страха. Мальчишки любили «кататься под брюхом» товарных вагонов. В те годы сотни и тысячи хобо, железнодорожных бродяг, колесили по всей Америке на товарных поездах. Когда такой поезд, обычно неестественно длинный, вползал на территорию железнодорожной станции, безбилетные пассажиры сыпались с него, точно спелые ягоды со смородинового куста. Некоторым удавалось забраться в пустой вагон, другие ехали, распластавшись на крыше или скорчившись на буферах — это на их жаргоне называлось «сидеть на насесте»; ехать же, уцепившись снизу за ходовую часть или привязав себя к ней ремнями, называлось «кататься под брюхом». Это было увлекательно и опасно. Джордж и его приятели часто ухитрялись за одну ночь проехаться таким способом в Форт-Барри или Сомервилл и обратно.

— Джордж! Обещай мне никогда больше не ездить на товарных поездах.

— Maman, вы же знаете — я дал зарок никогда ничего не обещать.

— Ради меня! Слышишь, Джордж, ради меня!

— Maman, можно я вас буду учить русскому языку — всего один час в неделю.

— О, cheri, мне никогда не выучиться по-русски. Да и зачем мне русский язык?

— А вот когда я уеду в Россию и устроюсь там, вы с девочками тоже ко мне туда переедете.

— Джордж, Джордж! А кто же будет заботиться и твоем отце?

Она упрашивала его хоть в одной школе пробыть подольше — ну хоть полгода!

— Я хочу, чтоб ты был образованным человеком, Джордж.

— Я и так образованней всех ребят в этих школах. Я знаю алгебру, химию, историю. Просто мне противно сдавать экзамены. И противно спать, в комнате, где спят еще трое, или десятеро, или сотни людей. От них вонь. И они не умнее грудных младенцев… Вы — мое образование, maman.

— Перестань говорить глупости.

— Отец окончил колледж, а образования у него как у кузнечика.

— Джордж! Я тебе запрещаю так говорить. Слышишь, запрещаю.

Была у Юстэйсии еще одна, более серьезная забота: не страдает ли Джордж припадками? Не душевнобольной ли он? Что такое «припадки», она сама хорошенько не знала, а о признаках, по которым распознается душевная болезнь, и вовсе не имела представления. В начале нашего века о подобных недугах и связанных с ними опасениях решались говорить разве что с домашним врачом, да и то вполголоса. Но доктор Гридли, домашний врач Лансингов, был крайне туг на ухо. Даже пользуйся он у Юстэйсии большим уважением, она не могла бы заставить себя кричать на весь дом о странностях поведения Джорджа. Прежде их врачом был доктор Гиллиз, но несколько лет назад Брекенридж Лансинг с ним рассорился. Доктор Гиллиз решительно возразил против какого-то его медицинского суждения. А Лансинг возражений не терпел. Он целый год в молодости проучился на подготовительном отделении медицинского колледжа. Его отец был лучшим фармацевтом штата Айова, и он, Брекенридж, два с лишним года помогал ему в его аптеке. Да у него в мизинце больше медицинских познаний, чем этот старый коновал приобрел за всю свою долголетнюю медицинскую практику. Он перестал здороваться с доктором Гиллизом на улице. Юстэйсии было объявлено, что отныне семью будет лечить доктор Джебез Гридли, врач шахтной амбулатории. Доктор Гридли был дряхлый старичок, кому место давно было на «Убогом Джоне» среди других таких же. Мало того, что он был глух как пень, у него еще с каждым днем слабело зрение. Чтобы получить от него хоть какой-нибудь полезный совет, нужно было достаточно наглядно описать ему спою рану, ожог, нарыв или сыпь. Юстэйсия обратилась к споим домашним лечебникам — «Руководству но оказанию первой помощи», «До прихода врача» — и установила, что классических симптомов эпилепсии у ее сына не наблюдается. Впрочем, она отлично знала, что при его актерских способностях трудно было бы отличить у него необузданные взлеты фантазии от признаков умопомешательства. Он мог вдруг заколотить кулаками по полу и завыть, как голодный волк; мог подолгу слепо кружить по комнате или же метаться с этажа на этаж, выкрикивая: «Махаон!», «Бегония!» В поисках сильных ощущений он вылезал лунной ночью в слуховое окошко и, балансируя, ходил по самому гребню кровли; или в четвертом часу утра взбирался на высоченный орех и, раскачавшись, перепрыгивал на соседние деревья, пониже. Держась за веревку, переходил он пруд Старой каменоломни под музыку трескающегося льда. Никто в Коултауне, даже его верные приспешники «могикане», не сомневался, что у него «мозги набекрень». Юстэйсия, высоко ценя доктора Гиллиза (для жены которого не составляло секрета, что в лице ее мужа миссис Лансинг имеет рабски преданного поклонника), продолжала потихоньку от главы дома вызывать его при любой тревоге — малокровие у Фелиситэ, воспаление среднего уха у Энн. Расплачивалась она за визиты из своих личных денег. Вот и на этот раз она поспешила к доктору Гиллизу. Доктор согласился серьезно поговорить с Джорджем. Джордж дал блестящее представление, в котором продемонстрировал все — ум, находчивость, уравновешенность и превосходные манеры. Но доктора Гиллиза нелегко было провести.