Иннокентий Федоров-Омулевский - Проза и публицистика

Для большинства читающей публики подобное "событие" представляет, в сущности, очень маленький факт, даже явление чуть ли не домашнее – и только. Мы, однако ж, попробуем, читатель, отнестись к нему несколько серьезно. Прежде всего, сам собою рождается вопрос: кто сочинил для "шестнадцатилетних" девиц такую нескладную и бестолковую "прощальную песнь"? Сперва, признаюсь, я погрешил было на г. Новинского: должно быть, мол, потому-то он и "не осчастливил события", что вздумал подшутить над ним юмористическими виршами. Но, по зрелом размышлении, мне пришлось выкинуть из головы эту догадку. Тогда я ударился в другую крайность: я предположил, что "с благодарною хвалою воздали хвалу" сами "шестнадцатилетние" девицы или, по крайней мере, одна из них. В таком случае мне оставалось только "со страхом на волненье смотреть вдаль" и думать: чему же учили в школе этих девиц и следовало ли торжествовать их выход из-под "покрова" в жизнь, где, конечно, они уже не будут "согреты любовью ихнего солнца" за подобное младенческое упражнение в виршах? Но в силу того, что я всегда стою на стороне молодого поколения и все его вины возлагаю на старших, мне и эту догадку хотелось бы выбросить вон. Так назовите же нам, пожалуйста, гг. представители Александрийской школы, настоящего творца "прощальной песни", которого я считаю вполне достойным моим соперником... по юмористическому приему. Не отрицаю, что в детстве и мне случилось подносить поздравительные стишки... бабушке; но я помню также, что их тщательно, бывало, редактировали мои домашние, чтобы не сконфузить будущего веселого поэта; при том же я никогда не рискнул бы и сам читать их публично. Мы, писатели, часто удивляемся той огромной массе бездарных и нелепых стихов, какою постоянно бывает запружена любая из наших редакций; но что же в том мудреного, если иная школа, не сумев выучить своих питомцев даже толком владеть русским языком, торжественно поощряет в то же время их детское бумагомаранье. Без шуток, я нисколько не удивлюсь, когда одна из названных "шестнадцатилетних" девиц принесет к нам в редакцию свои стихи и "младенческим гласом" попросит напечатать их... О, гг. Водеников, Попов и Эзелев! не можете ли хоть вы удержать девиц от такого бесполезного моциона?

Но я постараюсь сейчас утешить вас, г-жи бывшие воспитанницы Александрийской школы: не одни вы способны являться перед публикой с чем попало,– есть у нас и такие писатели. Вы, наверно, расхохочетесь до слез, как и мой читатель, когда я познакомлю вас со следующей выдержкой из корреспонденции г. Немировича-Данченко:

"Часа через два мы были в Пьетро – новая беда, поезд только что ушел. В станционном доме помещений нет – оставайтесь под открытым небом.

– А это у вас что такое? – обращаемся мы к начальнику станции, указывая на длинный ряд товарных вагонов.

– Быков в Крайову посылаем.

– Пустых вагонов нет?

– Нет... В одном довольно свободно, два быка там – только.

– Чего же лучше... Позвольте нам поместиться с ними.

– Вы шутите... Помилуйте, какое же это общество для вас! – зарапортовался смущенный румын.

– Нет, серьезно... А общество – ничем не хуже всякого другого!..

– Да ведь вам будет неудобно.

– Это уже не ваше дело... Доедем кое-как.

– Я не знаю, как это сделать... Какую с вас плату взять... В товарные поезда мы с веса берем.

– Мы заплатим за третий класс.

Сказано, сделано. К общей потехе кондукторов, железнодорожной администрации и прислуги – маленькое общество корреспондентов русских газет поместилось в вагон с двумя быками и одним козлом, порывавшимся к нам. Мы солидно и серьезно смотрели в глаза быкам, столь же сосредоточенно и внимательно оглядывавшим нас. Взаимно представлены мы не были, и поэтому, вероятно, можно сказать, быки не решились сразу заговорить с нами. Неловкое молчание это продолжалось всю станцию. Один из нас преспокойно спал, другой, распластавшись на животе и не обращая внимания на тряску поезда, набрасывал что-то в записную книжку, третий завел с козлом род партизанской войны, к стыду человечества, окончившейся полною победою козла. Нам было очень весело. Особенно смешили нас глупо удивленные глаза быков и шовинизм козла, нет-нет да и пытавшегося боднуть четырех туристов из-за своей перекладины... Тем не менее сближения с быками не последовало..."

Не знаю, как ты, читатель, а меня просто восторг берет от этой пикантной сценки. Необходимо заметить, впрочем, что я несколько поскупился: она растянута в оригинале еще на половину столбца с лишком; но хорошенького, говорят, понемножку... Когда у меня будет своя газета, я первым долгом приглашу к себе г. Немировича-Данченко.

– Достопочтеннейший! – скажу я ему,– я только что начал издавать газету, и средства мои пока весьма ограничены. Мне нужен корреспондент... невзыскательный. Конечно, все дорожные издержки на мой счет, но... как бы это вам лучше сказать?.. но... в видах сохранения моих интересов... позвольте мне свесить вас и отправить... в одном вагоне с животными. Мне помнится, что вы нашли однажды, что подобное общество для вас "ничем не хуже всякого другого"...

И я вперед уверен, читатель, что г. Немирович-Данченко весьма охотно примет мое предложение. Но долго еще придется ждать, пока у меня будет собственная газета. Поэтому в данную минуту я хочу вознаградить моего будущего сотрудника, по крайней мере, стихами.

БЫКИ И ЛИТЕРАТОР

Современная басня

Посвящается г. Немировичу-Данченко

В вагоне как-то раз в Крайову

Везли румынских двух быков –

Конечно, без коров:

Ведь всем известно, что корову

Обидеть может бык,–

Начнет еще бодаться!

Но человек к всему привык,

Так не быков ему бояться.

Сказать наверно не могу,

По этой иль другой причине –

С быками ехал (я не лгу),

Назло приличью и рутине

Какой-то путник молодой

С биноклем, с книжкой записной.

Он был, как дома, в том вагоне

И всю дорогу хохотал.

"Кто может быть сей либерал?" –

Мычали росшие в загоне

Всю жизнь румынские быки

Друг другу... на ухо, понятно:

Ведь тоже, бестиям, приятно,

Что и они не дураки...

Когда же поезд прибыл к цели –

Как ни стеснял их этикет,

Быки спросить не утерпели:

"Кто вы, таинственный сосед?" –

Я литератор! – был ответ.

Смысл этой басни очень ясен:

Широк мир божий и прекрасен –

И с легкой Данченко руки,

При точке зрения известной,

В нем могут ехать в дружбе тесной

И литератор, и быки.

Теперь... Но нет! решительно, читатель, я не в состоянии сегодня беседовать с тобою дольше: уж очень меня смех разбирает...