Людмила Федорова - Историческая проза

Империада

Начало империи

1720 год. В покоях будущего первого императора России были закрыты окна, открыты все шкафы, кругом были разбросаны камзолы, кафтаны-жюстокоры, шпаги и сапоги с голландскими ботинками.

Пётр не любил наряжаться, его любимой одеждой была солдатская зелёная форма с сапогами-болотниками, но сегодня её никак нельзя было одеть: именно в тот день Пётр должен был стать императором.

– Алексаша! Помоги, я не знаю, во что нарядиться на собственное миропомазание! У меня осталось пять минут! Ну, Санька!

Из соседней комнаты появился Алексаша, точнее Александр Данилович Меньшиков, друг и названный брат Петра. Он глянул на друга и залился смехом от души:

– Иди так! Женщины будут в восторге!

– Эй, малой братец, или, как говорят на англицком , little brave, я с тобой не шуточки шучу! – закричал Пётр, но Алексаша подошёл спокойно к шкафу и достал парчовый камзол, а к нему белоснежную рубашку и расшитый кафтан-жюстокор.

– My older brave, к этому нужны ещё белые чулки и голландские башмаки с золотой пряжкой. И не надо на меня кричать, я умею проявлять характер не хуже тебя… – тихо с улыбкой сказал Алексаша.

– Извини, Алексаша, просто я уже два года не был в свете, вообще, после ухода Алексеюшки , я стал нервный… – смутился Пётр.

– Да ладно, не извиняйся, я знаю, как тяжело тебе в день памяти Алексея казаться весёлым. Поверь, мне так же больно…

Пётр оделся и повернулся к Алексаше.

– Шикарно! Молодчик! – одобрил вид Петра Алексаша.

Два названных брата обнялись, мягкие руки Алексаши обвили богатырские плечи Петра.

– Ах, Петер, у нас столько всего позади! А помнишь, как мы познакомились? А как ты привёл меня в Преображенскую крепость? А как мы с тобой побратались? – задумавшись, спросил Алексаша.

– Как хорошо, что ты у меня есть! Как я могу забыть, всё, что связано с тобой?! – с улыбкой сказал Пётр.

Но в эту минуту вошёл слуга и объявил, что карета давно прибыла и царица Екатерина уже готова к выезду.

Шла роскошная служба в церкви, Пётр, возвышаясь, как богатырь, над придворными, взял под ручку жену, а Алексаша держал край мантии Петра.

– Этот Меньшиков! Вцепился в Петра, как кошка, не даёт занять место видным боярам! – возмущались родовитые дворяне и бояре, но Петру было всё равно.

Потом был бал, но Пётр сидел понурый.

– Супруг, вы не хотите пригласить на тур вальса свою жену? – намекнула Екатерина Петру, но новоиспечённый император ответил:

– Нет, не хочу. Настроения нет…

– Вы будете скорбеть по этому наглому предателю Алексею?

Тут ноздри Пера раздулись, лицо раскраснелось, перекосилось так, что все присутствующие ужаснулись, Пётр крикнул на жену:

– Ты ничего не понимаешь и не смеешь судить о моём горе: я сына потерял!!!

Екатерина села в испуге, но Алексаша успокоил Петра, обняв и шепнув:

– My older brave, успокойся, мы будем всегда помнить Алексеюшку, а другим об этом знать не надо…

Тут подали «кубок фавора» , Петр, молча, указал на Алексашу.

Друзья выпили из кубка, и Алексаша почувствовал себя неважно: ноги стали подкашиваться, голова закружилась.

– Давай сбежим с бала! – предложил Алексаше Пётр.

– Хорошо, я скажу своей жене, чтобы она лично привела наших коней. А куда поедем? – озадачился Алексаша.

– Поминать Алексея… – ответил Пётр.

Скоро Алексаша и Пётр были в поле рядом с камнем, на котором была надпись: «Алексей Петрович Романов».

Выпив по стопке, названные братья помолились, Алексаша даже прослезился на крепком плече Петра. Справив такие скромные поминки, Пётр и Алексаша сели на коней и уехали далеко в поле, где спешились и легли на траву.

– Вот скажи мне, Алексаша, – грызя соломинку, начал слегка опьяневший Пётр, – мы названные братья 45 лет без нескольких месяцев, ты видел меня в богатырской силе, славе, ты видел, что я каждый свой день стараюсь провести с пользой для России. Ты видел меня и слабым, ты видел, как я, тьфу, вспоминать срамно, испугался Софки , ты знаешь меня, как никто другой. Скажи, как ты считаешь, виновен я в кончине своего сына?

– Знаешь, – задумался Алексаша – это очень спорный вопрос. Скорее нет, чем да, я бы ответил. А теперь ты так же по-братски честно ответь: ты когда-нибудь сомневался в моей верности?

Но Пётр не ответил на вопрос Алексаши: новоявленный император уснул.

А на следующий день Пётр, Алексаша и Екатерина отправились открывать мореходное училище в Санкт-Петербурге. Пётр сам экзаменовал поступающих, и, наконец, перед ним предстали самые лучшие.

– Как зовут вас, молодец? – пожимая новичку руку, спросил Пётр.

– Челюскин… – сказал молодец и застыл в оцепенении.

– Что удивило тебя, мальчик мой? – спросил с улыбкой Пётр.

– Что у вас, ваше императорское величество, извините, мозоли на руках!

– Да, у меня мозоли… – сказал Пётр, сняв перчатку – потому что до зари я уже поработал на верфи, и делаю это регулярно…

Потом Пётр вышел и обратился ко всем ученикам:

– Да, вы правильно заметили: у меня мозоли от трудов во имя родины, я хочу, что и вы с таким же рвением служили России!

После этого Екатерина уехала во дворец в свои покои, а Пётр и Алексаша поехали на строительство первой на Руси медицинской академии. Пётр раздавал указы, сам таскал балки. Вдруг бригадир сказал:

– Не положено мерить в аршинах: в метрах надо…

Пётр побагровел от гнева и закричал:

– Чем тебе, французишка, аршины наши не понравились?! В Неве хочешь искупаться?!

– Мой милый старший братик, не горячись, не надо никого в Неву, ты сам любишь, всё чтоб было по-заграничному…

У Петра отлегло на сердце от ласкового тона Алексаши, но он ответил:

– Я не просто иноземное люблю, я перенимаю от них только лучшее: образование, строительство, науки. И нужно будет нам это делать ещё лет 20, а потом мы и Европу обгоним, вот увидишь, милый братик!

После строительства медицинской академии взялись проверять закладку мостовой.

– Всё готово, ваше императорское величество, можете проехать по ней в карете! – уверял ответственный за мостовую граф Шереметьев.

Пётр с Алексашей едут в карете, смотрят в окно: красивая кирпичная мостовая. Но что-то не то по ощущениям…

Алексаша вдруг засмеялся и сказал:

– Какие мы дураки, Петер!

– А почему? – удивился Пётр.

– А ты вылези, да потрогай эту мостовую!

Пётр вылез и тут только понял, что мостовая-то деревянная, раскрашена под кирпич просто! Ох, и накричал Пётр на Шереметьева, и сказал, что в последний раз прощает его, и то за былые заслуги.

А потом Пётр работал в кабинете. Как всегда, Пётр сидел и планировал свои дела с одной мыслью: «Чтобы ещё для России сделать полезного, хорошего», и планировал Пётр новый корабль: «Назову в честь любимых святых: апостолов Петра и Павла». Вдруг в кабинет зашёл Алексаша с чертежом и изрёк: