Иннокентий Федоров-Омулевский - Шаг за шагом

Светлов обнял Христину Казимировну за талию, и они шаловливо убежали.

-- Да, деды, уж если вы решились постоять за это дело, так надо постоять за него покрепче, да и поосторожнее,-- говорил Жилинский, продолжая с стариками прежний разговор, прерванный на минуту приходом Светлова.

-- Как, батюшка, не постоять! Коли пытать удачу, так уж, вестимо, не сдуру,-- согласился с ним один.

-- Наши робяты ни почему не попятятся,-- заметил другой.

-- Чего им пятиться! не таковский народец. Уж это... как мы сказали, так и будет; не докуда ему, слышь, кровь нашу пить...-- подтвердил третий.

-- А все бы пообождать не мешало...-- сказал, будто нехотя, Варгунин.

-- Уйдет, собака! не семи пяден во лбу,-- лихо перебил его староста и стал угощать "дедов" вином.

Вечорка между тем шла в полном разгаре. То и дело прибывала молодежь, почему-либо замешкавшаяся дома; цветник пополнился новыми красавицами. Скрипки выназывали теперь беспримерное усердие, заливаясь на всевозможные тоны: для избалованного городского слуха они показались бы едва выносимыми, но деревенскому уху эти звуки были любезны: в них слышалась по временам та бесшабашная, полная глубокого отчаяния, русская удаль, которая, быть может, одна только и отводит душу всякими неправдами измученному народу. Светлов, несмотря на неизмеримое расстояние, отделявшее его, как образованного человека, от "темного" общества старосты Семена, чувствовал себя здесь будто в родном кружке. В самое короткое время Александр Васильич успел со всеми перезнакомиться, напропалую балагурил с прекрасным полом, толковал и перебрасывался шутками с парнями. В свою очередь, и это общество, как ни темно оно было, сумело, однако ж, сквозь изящную оболочку нового гостя, разглядеть в нем "не барина": парни бесцеремонно приставали к нему, молодицы и девушки то и дело тащили его плясать. Христина Казимировна, как видно, тоже умела водиться с народом: она без разбора танцевала со всеми.

-- Золотая это у нас барошня! -- заметила про нее Светлову Парасковья Петровна, когда он остановился возле последней, любуясь танцующей Жилинской.

-- Да, славная девушка,-- сказал Александр Васильич и стал искать глазами, куда бы сесть.

-- Да вот садись тут, ко мне на колени -- сдержу небось,-- с наивной простотой пригласила его молодица.-- Я ведь нарочно стягом-то давече постращала: тебя не тронут,-- прибавила она, смеясь.

Светлов бесцеремонно уселся к ней на колени: ему не хотелось портить деревенской вечорки пустым жеманством.

-- А что же ты на войну-то завтра пойдешь? -- спросил он, улыбаясь.

-- Пойдет муж, так и я пойду: с мужем-то ведь все ешь пополам -- с ним, значит, и кашу хлебать доводится; у нас уж такое заведенье,-- весело ответила молодица.

-- Ты лихая, видно?

-- Есть тот грех маленечко...

Парасковья Петровна засмеялась здоровым, грудным смехом.

-- У нас в фабрике ничего без баб не делается,-- пояснила она.

-- Хороший обычай,-- похвалил Светлов,-- не мешало бы и городам поучиться у вас, как жить.

-- Ну их! города -- городами, а деревня -- деревней, я так смекаю; спасибо, Хрестина Каземировна научила.

-- А ты часто с ней видишься?

-- Часто; она ведь не городская барошня -- не гордая: пойдет гулять, так хошь на минуточку, да забежит ко всем. Как живешь? да как детки? да не надо ли чего? -- про все спросит. Золотая, золотая она у нас! -- с чувством повторила молодица.

-- У тебя где же муж-то, Парасковья Петровна? -- спросил Александр Васильич, объясняя его отсутствием развязность своей собеседницы.

-- Как "де"? Да ты уж с ним сколько раз калякал севодни. Вон он стоит, в синем-то кушаке,-- указала молодица.-- Подь-ко сюды, Петрован!-- громко позвала она мужа.

Петрован -- красивый, плотный фабричный, с открытым лицом -- неторопливо пробрался к ним, осторожно обходя пляшущие пары.

-- Небось мягко те тут сидеть? -- шутливо обратился он к Светлову.

-- Мягко,-- улыбнулся Александр Васильич.

-- Зубами-то вот она у меня только костиста горазно, а так из себя -- ничего баба, в мясу...-- сострил Петрован.

Пошли кругом шутки да прибаутки.

Между тем толпа на улице и во дворе незаметно росла и становилась все шумнее; несмотря на легкий морозец, она изловчилась устроить там свой пляс под чью-то разудалую гармонику. Дело в том, что Семен Ларионыч на этот раз, по обыкновению, распоясался и угостил народ вином, целковых на шесть по крайней мере, да Варгунин своих шесть приложил на тот же предмет. Этим угощением распоряжалась наверху и отчасти с крыльца красавица хозяйка. Собственно, доступ в хоромы никому не возбранялся, каждый мог войти туда свободно, но фабричный люд сам очень хорошо понимал, что "всем затесаться в избу нельзя -- места не хватит", и потому обиженных в уличной толпе не было. Многие из любопытства заглядывали на минуту в избу и сейчас же выходили обратно, говоря:

-- Тесно, робяты, и без нас.

-- Тамочка девки -- первый сорт, а здеся -- второй; да нам и тут важно... весело! -- заметил кто-то, и этой остротой вопрос был окончательно и любовно порешен.

Почетные гости старосты, в том числе и Светлов, частенько показывались на дворе и серьезно толковали о чем-то то с тем, то с другим; каждый раз при этом около них сгруппировывались отдельные кучки народа, внимательно слушавшие, о чем говорят.

Около второго часу ночи у ворот произошло какое-то необычайное движение, и раздался буйный шум толпы; слышны были крики:

-- Здеся ведь не на заводе!.. Вороти назад оглобли!

-- Что-то это недаром шумят...-- сказал староста, посмотрев в окно, и хотел выйти.

В эту минуту в избу важно вошел фабричный смотритель в сопровождении двух рослых казаков. Фабрика звала его "жилой" и терпеть не могла, но до времени приудерживала с ним свой крутой нрав. Смотритель, действительно, походил, по крайней мере с виду, на "жилу", благодаря необыкновенной эластичности и худобе своего изношенного тела. Это был чиновник старого закала, превосходно усвоивший привычку -- в одну сторону раболепно гнуться, а перед другой выпрямляться и надуто важничать; песцовая шуба у него и теперь нарочно была распахнута спереди так, чтоб сразу обратить внимание чужих глаз на форменный потертый вицмундир и не менее потертую пряжку.

При появлении смотрителя скрипки умолкли, танцы приостановились.

-- Что у тебя тут за гам такой? -- начальническим тоном обратился он к хозяину.

-- Ты прежде шапку-то скинь...-- с степенным достоинством остановил его староста,-- не нехристь, чай! Тут почище тебя люди есть...

Семен Ларионыч мотнул головой на дверь, где стояли кучкой Жилинский, Варгунин и Светлов, только что вышедшие из другой комнаты.

-- Я спрашиваю: что у тебя за гам тут? Меня директор послал узнать...-- значительно мягче уже повторил смотритель, нехотя снимая фуражку с кокардой и делая вид, что никого не замечает.