Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 1. Рассказы

Бюхер Карл (1847–1930), Лист Франц фон (1851–1919), Вагнер Адольф (1835–1917), Шеффле Альберт Эберхард Фридрих (1831–1903), Кери Генри Чарльз (1793–1879), Мюнстерберг Гуго (1863–1918). — Речь идет об известных ученых и экономистах.

Впервые опубликовано в журнале «Горкего тыденик» («Еженедельник Горкего»), 1909, 12 марта.

Ажио — излишек, надбавка против нарицательной цены денежных знаков, векселей, акций, облигаций при их продаже на бирже.

Дернбург Бернгард — немецкий финансист, государственный секретарь германского колониального ведомства.

Шёнбах Антон (1848–1911) — немецкий филолог, в 1873–1909 гг. преподавал в университете г. Граца.

Дорогие господа… как пишется по-чешски: пшеница или пшеньица? ( нем. )

…одну рукопись, хорошо ли она написана по-чешски (нем.).

Названия городов заменить ( лат., нем. ).

В данном случае: «Знаете, это для нас как песни. Сначала сделки, потом музыка» ( нем. ).

Во время войны растут цены ( лат. ).

Впервые опубликовано в журнале «Горкего тыденик», 1909, 9 января.

Впервые опубликовано в беллетристическом приложении к газете «Лидове новины», которое носило название «Вечеры» («Вечера»), 1912, 24 августа.

Первая книга братьев Чапеков «Сияющие глубины и другие новеллы» вышла в 1916 г. в издательстве Франтишека Борового с иллюстрациями друга писателей архитектора Властислава Гофмана (1884–1964). Помимо рассказов 1910–1912 гг., в большинстве своем печатавшихся ранее в периодике, в нее была включена одноактная комедия «Любви игра роковая» (1910).

Впервые опубликовано в журнале «Люмир», 1910, 15 апреля, за подписью «Братья Чапеки».

Впервые опубликовано в журнале «Умелецки месичник» («Художественный ежемесячник») в ноябре 1911 г., № 2, за подписью «Карел Чапек».

Впервые опубликовано в беллетристическом приложении «Вечеры», 1912, 24 февраля, за подписью «Карел Чапек». Много лет спустя Юлиус Фучик писал: «Читая „Первую спасательную“, я в третий раз почувствовал, что Карел Чапек — поэт. Впервые это показал маленький рассказ из сборника „Сияющие глубины“, написанный им еще совместно с братом Иозефом. Это „Остров“, рассказ о человеке, потерпевшем кораблекрушение» (Юлиус Фучик. О театре и литературе. М.—Л., 1964, с. 201).

Впервые опубликовано в журнале «Люмир», 1912, 18 октября, за подписью «Братья Чапеки». В основу рассказа лег реальный факт — гибель английского трансатлантического лайнера «Титаник» (1912).

Министерства торговли ( англ. ).

Первая самостоятельная книга Карела Чапека «Распятие» вышла в конце 1917 г. в издательстве Яна Отто. Из включенных в данный том рассказов два были ранее опубликованы в журнале «Люмир»: «След» 7 января 1916 г. и «Лида» 16 июня 1916 г. Карел Чапек вспоминал позднее, что обратился к работе над этой книгой «от безработицы и отчаяния». Создавалась она примерно с октября 1915 г. по февраль 1917 г.

Книга была задумана не как сборник рассказов, а как некое единое композиционное целое, о чем свидетельствует кольцевое построение первой части «Распятия»: «След», «Лида», «Гора», «Песня любви» («Лида, II»), «Элегия» («След, II»), а также последовательное развитие и правильное чередование сюжетно-тематических мотивов первой части сборника — во второй его части, одно и то же имя героя (Боура) в журнальных публикациях рассказов «След» и «Лида». 5 декабря 1917 г. К. Чапек писал Нейману: «Все эти рассказы начались для меня не мыслью, а переживанием; в „Следе“ я хотел выразить снег; в „Элегии“ — опьянение; в „Горе“ быстроту и медлительность; „Лида“ имеет в своей основе действительный случай; „Зал ожидания“ находится в Усти-над-Лабем; „На помощь!“ разыгрывается в деревне под Терезином, где я ночью заблудился, — короче говоря, все мои новеллы возникли из впечатлений, запавших в мое сознание».

Здесь же мы находим первую и наиболее развернутую авторскую интерпретацию сборника: «Название „Распятие“ знаменует собой распутья или перекрестки жизни… Это книга антиинтеллектуалистская, книга кризиса и распада всего рационального. Ключ к ней — хотя бы „Элегия“, затем „Гора“. Благодаря какому-либо внутреннему или внешнему событию ты оказываешься на распутье, в точке, где кончается твоя рациональная, основанная на силе привычки жизнь, механизм разума и внутренней самоуспокоенности; ты встречаешься с неведомым, с чем-то загадочным и словно бы не знаешь, какой дорогой идти дальше. Это ощущение страшного беспокойства и неуверенности, боли, тоски и сомнения; ты теряешь почву под ногами и растерянно останавливаешься, И тут в тебе начинает говорить голос души, первая и почти детская ориентация, отнюдь не решение загадки, но обращение к собственному „я“, к своему внутреннему миру. Только столкнувшись с загадочным, осознаешь собственную душу. Перед всем ты оказываешься беспомощен со своим интеллектом и стремлением к установлению причинной связи, и в этом состоянии бессилия перед тобою открывается таинственный источник помощи и силы в тебе самом, в чувствах детскости, любви, добра и набожности (без бога). Такова некая идейная конструкция моей книжки, но я не придаю ей большого значения… Мои люди не рассуждают где угодно и о чем угодно; среда и мысль представляют собой единое целое… Мысли не являются чем-то первичным, не служат постижению чего- то, а рождены настроением, представляют собой лирический элемент, которым я хотел выразить определенное впечатление от природы. Что мне нравится в моей книжке, так это реальность, которая этими психическими событиями одухотворена и приобретает магический, таинственный характер, каким обладает действительность, например, в детских глазах. Для меня речь шла об определенном волшебстве, а поскольку я вообще считаю поэзию колдовством, я осуществлял тем самым единственную свою программу. Единственное, что меня занимает и что, вероятно, никто о моей книжке не напишет, это то, как здесь творится действительность. Философия или не философия — это глупость; главная вещь — искусство. Но то мысленное, что содержится в книге, то есть высвобождение человека в мгновения свободы, очевидно, вызвано — хотя я об этом и не заботился — одержимостью или личным кризисом, а главное — настроением, навеянным войной. Война загнала человека в его внутренний мир; и когда ему было особенно тягостно, он чувствовал в себе нечто негероичное, разумеется, нечто испуганное и грустное, но все же свободное и непокоримое — собственную душу. Это не философия и даже не религия, а слепое и неотвратимое чувство».