Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 4. Пьесы

Сын.Да здравствует маршал!

Толпа.Маршал! Маршал!

За сценой гудки автомобиля, который не может пробиться сквозь толпу.

Гален (выбегает с чемоданчиком в руке). Доберусь пешком… Разрешите пройти. Разрешите, прошу вас. Я спешу… меня ждут…

Сын.Гражданин, кричите с нами: «Да здравствует маршал! Да здравствует война!»

Гален.Нет, только не война! Войны не надо! Войны не должно быть!

Возгласы: «Что он сказал?..», «Изменник! Трус.!.», «Бей его!».

Должен быть мир! Пустите меня… Я иду к маршалу.

Возгласы: «Он оскорбляет маршала!», «На фонарь его!..», «Смерть ему!». Возбужденная толпа смыкается вокруг Галена . Свалка. Толпа расступается. На земле Гален и его чемоданчик.

Сын (пинает Галена ногой). Вставай, сволочь! Проваливай, а то…

Один из толпы (наклоняясь к неподвижному Галену). Стойте, граждане! Он уже мертвый.

Сын.Одним изменником меньше. Слава маршалу!

Толпа.Да здравствует маршал! Да здравствует маршал! Марша-ал! Марша-ал!

Сын (открывает чемоданчик). Гляньте-ка, это был какой-то лекарь! (Бросает склянки с медикаментами на землю и топчет их ногами. ) Та-ак! Да здравствует война! Да здравствует маршал!

Толпа с криками: «Маршал!», «Маршал!», «Да здравствует маршал!» — устремляется дальше.

Занавес

Идею этой пьесы подсказала автору его жена, материал для нее дало переживаемое нами время, а непосредственным толчком к написанию послужила иллюстрация, изображающая вдову, которая стоит на коленях среди поля сражения на одном из теперешних театров войны. Пьеса как будто не нуждается в каких-либо предварительных пояснениях. Автор просит только, чтобы мертвых, собирающихся вокруг матери, изображали на сцене не в виде страшных привидений, а как простых и добрых живых людей: в привычной домашней обстановке, при свете уютной лампы они ведут себя самым обыкновенным образом. Они точь-в-точь такие же, какими были при жизни, потому что такими навсегда остались для матери; разница лишь в том, что она не может больше дотронуться до них рукою, да еще, пожалуй, в том, что они производят немного меньше шума, чем мы, живые.

Мать.

Отец.

Ондржей.

Иржи.

Корнель.

Петр.

Тони.

Дед.

Мужской голос по радио.

Женский голос по радио.

Кабинет Отца . Окна открыты настежь. На средней стене большой портрет Отца в офицерской форме, справа и слева от него — шашки, рапиры, револьверы, ружья, трубки с длинными чубуками, всякие достопримечательности из колониальных стран — копья, щиты, луки и стрелы, кривые кинжалы, а также оленьи рога, черепа антилоп и другие охотничьи трофеи. Боковые стены заняты книжными полками, резными шкафами и стойкой с начищенными до блеска ружьями; тут же висят восточные материи, звериные шкуры и географические карты. Вообще комната обставлена на мужской лад: тяжелый письменный стол, на столе — словари, глобус, коробки с табаком, трубки, шрапнельные стаканы, заменяющие пресс-папье, и т. д.; турецкий диван, потертые кресла и стулья, мавританский столик с шахматной доской и столик с граммофоном. На шкафах — офицерские фуражки и каски. Кроме того, всюду разная экзотика — негритянские маски и другие мелочи, какие лет тридцать тому назад обычно привозили домой из колоний и других отдаленных стран. Все это имеет довольно старомодный вид и порядком обветшало; кабинет похож скорее на семейный музей, чем на жилую комнату. На диване, забравшись туда с ногами и высоко подняв колени, сидит Тони ; на коленях у него толстая книга; на книгу он положил лист бумаги и что-то пишет. Время от времени шепотом читает написанное, отбивая такт рукой; иногда недовольно качает головой, что-то вычеркивает, исправляет и снова принимается тихо скандировать.

Входит Петр , насвистывая песенку.

Петр.А, Тони! Ну, как дела? (Подходит к письменному столу и, продолжая насвистывать, рассеянно вертит глобус.)

Тони.Что?

Петр.Стихи сочиняешь?

Тони.И не думаю! (Поспешно прячет в книгу исписанный листок бумаги.) А тебе, собственно, какое дело?

Петр.Никакого. (Засунув руки в карманы, подходит к Тони и, посвистывая, смотрит на него.) Ну-ка, покажи!

Тони (делая вид, будто читал книгу). Что ты, что ты! Такой вздор…

Петр.Гм!.. (Шутливо дергает Тони за волосы.) Ну, ну, ладно. Эх, ты… (Медленно возвращается к письменному столу, открывает одну из коробок с табаком и набивает себе трубку.) Лучшего занятия, видно, не нашел? (Выдвигает средний ящик стола.)

Тони.Ну, а ты чем так занят?

Петр.Я? Ничем. (Вынимает из ящика растрепанную книжку и перелистывает ее.) Если можно так выразиться, лихорадочным ничегонеделанием. Мой час еще не пробил, Тони! (Подходит к шахматному столику и садится за него.) Посмотрим теперь эту задачку; отец начал было решать, да так и не успел. Попробуем мы… (Расставляет несколько белых и черных фигур и проверяет их расположение по книжке.)

Тони (нерешительно). Петр, ты ничего не знаешь?..

Петр (рассеянно). Да?

Тони.Насчет Иржи.

Петр.А что?

Тони.Он не собирается… поставить сегодня какой-то рекорд?

Петр.Почему ты думаешь?

Тони.Понимаешь, вчера вечером он вдруг сказал: «Тони, помахай мне завтра рукой на счастье. Я собираюсь сделать одну вещь». Он говорил — часа в три…

Петр.Часа в три? (Смотрит на часы.) Тогда, значит, совсем скоро! Нам он не сказал ни слова… (Продолжает, посвистывая, расставлять фигуры на доске.) Должно быть, не хотел, чтобы мама знала. Она всегда так волнуется, когда Иржи летает… Ты при ней не говори, слышишь? (Заглядывает в книжку, потом задумывается над шахматной доской.) Гм, дэ пять… дэ пять… Папа здесь отметил, что первый ход должен быть на дэ пять, но, по-моему, тут что-то не так… Знаешь, Тони, я иногда думаю: как, должно быть, томился отец в колониях; поэтому он и занимался там шахматными задачами.

Тони.А ты что? Тоже томишься?

Петр.Невероятно. Такой бестолковщины, как сейчас, не знало еще ни одно столетие. (Оборачивается к Тони.) Ну-ка, Тони, довольно фокусов, показывай свои стихи!