Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 5. Путевые очерки

3. И, в-третьих, испанский сад состоит прежде всего из самых буйных зеленых джунглей, густой тропической поросли, откуда вздымаются пальмы, кедры, платаны, а их обвивают лианы, бугенвилеи, клематисты, аристолохии, бегонии и еще побеги с такими большими листьями и цветами, похожими на повилику (которые идут здесь под названьем «campanilla») [277]и побеги, цветущие, как дурман, которые тоже называют «campanilla», и еще ползучие растения с цветами, как огромные клематисты, и тоже называемые «campanilla»; ну, и затем из драцен, фикусов, хамеропсов, акаций, фениксов — да и бог их там ведает, как они все называются! А каких только нет у них листьев! Лоснящиеся и кожистые, бахромчатые, как страусовое перо, вытянутые, как палаши, колыхающиеся, как хоругви; ну, скажу вам, если этаким листком прикрылась Ева — то отнюдь не из стыдливости, а из желания щегольнуть и пофорсить. В этих девственных райских кущах нет места ни цветочкам, ни травке; быть может, траву здесь выращивают лишь в горшках.

Я изобразил все это на трех рисунках, а на самом деле это одно целое, что изобразить, разумеется, невозможно. Испанский сад — это подстриженное сооружение садового искусства, пронизанное фаянсовыми фонтанами, террасами, нишами и лестницами, заставленное цветочными горшками и покрытое дикими зарослями пальм, перевитых лианами; и все это иногда помещается на клочке земли, изрытой канавками и водоемами. В жизни не видел сада такой страшной скученности и насыщенности, как в Испании. Английский парк — облагороженная природа; испанский сад — искусственный рай. Французский парк — монументальная постройка; испанский сад — сладостная мечта. В упоительных тенистых уголках его, полных журчания струй, майоликовой прохлады, пьянящего аромата и тропической листвы, и поныне слышны тихие шаги другой, более сластолюбивой расы. И здесь прошли мавры.

Все нижеследующее да послужит к чести и прославлению севильянок. Они миниатюрны, смуглы, черноволосы, с черными игривыми глазами и ходят большей частью в черном; руки и ноги у них маленькие, как и требуется по канонам старой рыцарской лирики, и вид такой, будто они собираются к исповеди, — то есть полный святости и немножечко грешный. Но особую торжественную величавость придает им peineta, высокий черепаховый гребень, венчающий каждую севильянку; гребень пышный и триумфальный, подобный короне или нимбу. Эта хитроумная надстройка превращает каждую чернявую чикиту [279]в благородную видную даму; с такой вещью на голове надо ступать гордо, нести голову, как святыню, и только постреливать глазками, что севильянки и делают.

Еще более возвеличивает севильянок mantilla, кружевная накидка, наброшенная на этот королевский гребень; мантилья черная или белая, напоминающая чадру мусульманки, капюшон затворника, митру архиерея и шлем крестоносца; мантилья, которая одновременно и венчает женщину, и защищает от нескромных глаз, и приоткрывает самым соблазнительным образом. Отродясь не видел на женщине ничего более строгого и изощренно-изысканного, чем эта смесь монастыря, гарема и вуали любовницы.

Но позвольте здесь остановиться и воздать хвалу женам севильским. Какая уверенность в себе, какая национальная гордость понадобилась этим черноволосым chulas, чтобы ради старинной традиционной мантильи и пейнеты презреть все модные кодексы мира! Севилья — это не деревня. Севилья — веселый, богатый город, где самый воздух напоен любовью; и уж если севильянки не расстаются со своей мантильей, то это, — с одной стороны, правда, — потому, что она им к лицу, с другой же — потому, что им угодно оставаться просто-напросто испанками, славными, издавна чтимыми испанками, — но, главное, потому, что она им к лицу.

Если на голове у севильянки не корона, то, во всяком случае, венец: за ухом в черные волосы вколот целый букет или хотя бы красная роза, камелия, цветок олеандра; а с плеч приспущена шелковая шаль с большими вышитыми розами и тяжелыми кистями, узлом завязанная на груди; или manton de Manilla, такой просторный шелковый плащ — шаль, или облачение, — расшитый розами и оканчивающийся кистями, но, чтоб носить его, нужно особое уменье. Его присобирают и спускают с плеч, затем туго перехватывают в талии, руку упирают в бок, стан прогибают и немного откидывают и при этом пристукивают деревянными каблучками; говорю вам, носить мантон правильно — большое танцевальное искусство.

Мне кажется, испанки сохранили две важные женские привилегии: зависимость и честь. Испанку стерегут, как клад; после вечерни нет на улице ни одной девушки, я даже наблюдал, что девиц легкого поведения сопровождают дуэньи, — видимо, чтобы охранять их честь. Говорят, будто здесь каждому мужчине в семье, от дальнего прадяди и до внука, дается право и вменяется в обязанность, что называется, с мечом в руке блюсти девическую честь своих сестер, кузин и прочих родственниц. Конечно, в этом что-то от гарема, но есть тут и большое уважение к достоинству женщины. Муж гордится своим саном рыцаря и стража, жена окружена вниманьем и почетом, как сокровище, которое стерегут, — и в деле чести обе стороны квиты.

А народ тут и правда красивый; парни в широкополых андалузских шляпах, дамы в мантильях, девушки с цветком у уха и обжигающим взглядом из-под стыдливых ресниц; как грациозно они выступают, напыщенно поводят шейкой, как голубки; как здесь красиво ухаживают, сколько страсти и деликатности в их нескончаемой любовной игре! И сама жизнь тут звучная, но без гомону; во всей Испании ни разу не слышал я никакой перебранки, ни одного грубого слова, оттого, может быть, что браниться здесь означает пускать в ход ножи. Это мы на севере без конца ссоримся, потому что не размахиваем при этом ножом; и простите меня, если я не скажу вам, какая из этих двух норм поведения выше.

Триана — цыганское и рабочее barrio Севильи, на другом берегу Гвадалквивира; кроме того, триана — особый вид танца и особый вид песенки, так же как гранадины — типичные песни Гранады, мурсианы — Мурсии, валенсианы — Валенсии, картахенеры — Картахены, а малагеньи — Малаги. Представьте, что у Жижкова есть свой особый танец, а у Дейвице — своя народная поэзия, что Градец Кралове музыкальным фольклором резко отличается от Пардубиц, а Часлав [280], к примеру говоря, всегда можно узнать по самой огневой и самобытной пляске. Насколько мне известно, Часлав пока еще такое не осилил.