Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 6. Рассказы, очерки, сказки

М-да, эта книга чересчур реалистична, а сегодня мне хочется забыть о жизни. Та слишком грустна и безнадежна, эта — жестока и требует, чтоб человек каялся и самоистязался. А та вон — легкомысленная и пустая — ну ее! Эта просто недоступна моему пониманию. А эта, желтая, — такая горькая и безнадежная. У каждой своя боль. И почему это пишут книги чаще всего люди злые и несчастные?

Стоить возле пестрой библиотеки в раздумье и дрожишь от озноба и жалости. Где взять что-то… что-то, ну просто что-то хорошее… и доброе к нам, сирым… и утешительное? Что не изранит… не изранит человека во всей его малости и ничтожности…

И тут он сует руку в угол шкафа и вытаскивает книгу, которую читал по меньшей мере сто раз, когда и дух и тело бывали особенно истомлены. Свернувшись на своем диванчике, он берет сухой носовой платок и, прежде чем углубиться в книгу, облегченно вздыхает…

Не знаю, но скорей всего это старик Диккенс.

1925

Разумеется, у меня и в мыслях нет подбивать кого-либо болеть, но уж если кто-нибудь за это возьмется, то скорей всего он и без моей инструкции изберет для себя нормальное, так сказать, классическое течение болезни. Всякую болезнь, перенесенную добросовестно и надлежащим образом, можно сравнить с древней Галлией, разделенной на три части [81].

I. Первая, или предварительная, — когда человеку становится как-то не по себе, а если уж говорить прямо, то просто препаршиво, что-то где-то болит, — в общем, он не в своей тарелке, но заболеть пока еще окончательно не решил.

«Так, пустяки», — уговаривает себя субъект, подвергшийся напасти, трусливо избегая неприятного предположения, будто у него что-то не так. «Вот еще, — твердит он себе, — ничего у меня нет, само пройдет, лучше об этом не думать; можно чем-нибудь заняться; или пойти гулять; либо выпить рюмочку сливовицы».

«Нельзя ни в коем случае поддаваться, — храбрится он сам перед собой, — всему виной этот дурацкий холод; завтра снова буду как огурчик».

II. Однако ни завтра, ни послезавтра он как огурчик не становится. Тогда, собрав всю свою волю, человек отметает неопределенность и решает болеть. Собственно, болезнь не является физическим состоянием. Более или менее неприятное физическое состояние есть лишь предпосылка или повод для того, чтобы решительно взять на себя роль больного. Болеть — это еще не значит испытывать недомогание, это скорее значит, что человек принял решение посвятить себя этому занятию, то есть отнестись к себе как к больному. Тогда он переходит во вторую стадию: болезнь непрофессиональную, или любительскую, когда ты сам себе лекарь. Каждый рядовой больной-любитель имеет свои собственные испытанные средства, избавляющие от всех недугов. Одни верят в потогонное, другие в золототысячник, некоторые признают только компрессы, в то время как для иных превыше всего горячее вино с корицей. Более изощренный и образованный больной действует и более методично: прежде всего он ставит себе диагноз. Обычно такие больные предпочитают аппендицит, менингит или гнойную ангину; правда, сбивает с толку отсутствие температуры, но тут можно предположить, что причиной тому является редкая и опасная форма упомянутой болезни. Чем образованней больной, тем более опасный недуг он себе выбирает. Простой смертный всего-навсего простужен, у больного интеллигента бывает исключительно бронхит, плеврит или еще что-нибудь латинское, но, чтобы там ни было, это, вне всякого сомнения, чрезвычайно серьезно, и тут уже дело чести, чтобы человек, решивший болеть, болел чем- нибудь всерьез и опасно; игра должна стоить свеч.

Взгляните-ка на него: не правда ли, свой недуг он несет с достоинством, усевшись в кресло в жарко натопленной комнате, окруженный чашками чая, отваром проскурника и ромашки, весь в компрессах, с градусником, носовым платком и легким чтеньем под рукой.

— Эге-ге, — говорите вы, — что это с вами стряслось?

— Воспаление желчного пузыря, не иначе, — отвечает он с олимпийским спокойствием.

— Не может быть, — участливо говорите вы, — где у вас болит?

— Тут и тут, — отвечает больной, и тогда вы пылко восклицаете:

— Что вы, друг мой, это не желчный пузырь, у меня это было, у вас всего-навсего почки.

— Значит, у вас были почки? — с живым интересом вопрошает больной. — И у вас болело и тут и тут?

— А как же, — продолжаете вы бодро, — не стоит обращать внимания, только ешьте все без соли и пейте одно лишь молоко.

Но вот является второй ближний и находит страдальца в кресле, в руках у того блюдце с кашей, кружечка молока, легкое чтение и носовой платок.

— Э, — молвит гость, — что это с вами?

— Почки, — мрачно отвечает больной, — плохи мои дела, дружище.

— Какие там почки, — щебечет гость, — это, голубчик, грипп — у меня тоже был грипп, вы не огорчайтесь; выпейте бутылочку коньяку, и будете как огурчик!

Однако третий ближний решительно пресекает мрачные мысли больного.

— Это не грипп. Нынче все называют гриппом. У меня проходило точно так же, как у вас, а оказался плеврит. Не переживайте, я провалялся месяц. Поставьте компресс, заберитесь в постель и хорошенько пропотейте.

Короче говоря, пока больной еще поддерживает связь с внешним миром, он вскоре выясняет, что:

1) у значительного большинства его близких были когда-то точно такие же симптомы и недомогания, но болезнь носила всякий раз иное название;

2) те, у кого подобные симптомы были, значительно участливей, общительной и вообще симпатичней, чем те, у которых отродясь ничего подобного не было;

3) и еще — и это особенно утешает и обнадеживает больного: у других тоже бывало такое.

Но как только больной остается предоставленным самому себе, он предается занятию, рекомендованному некоторыми философами, а именно: погружается в самосозерцание и самоанализ. С беспокойством прислушиваясь к многообразным голосам своего тела, он обнаруживает, что сейчас у него кольнуло справа, а сейчас слева, теперь в горле, а потом в печени или еще где-то (возможно, это надпочечники или селезенка). Чем больше он сосредоточивается на своей болезни, тем его ощущения неопределенней и хаотичнее. Если звенит в ухе, он считает, что это воспаление среднего уха или чего-то еще. Его болезнь, за которой он наблюдает со столь пристальным вниманием, становится все более необузданной, она как будто разбухает, и тогда больной собирает всю волю, чтобы принять героическое решение. Идти к врачу, и — баста. Может статься, что врач действительно что-то обнаружит, но это уже не играет роли.