Эудженио Монтале - Динарская бабочка

Прошло несколько минут, из комнаты рядом доносились голоса — казалось, там оживленно беседуют. Потом хлопнуло закрываемое окно, и опять стало тихо. Чуть погодя вернулась предполагаемая синьора Макки, и Аластор был допущен без новых проволочек в кабинет своего достохвального переводчика. В комнате было темно, ставни плотно закрыты, и когда зажгли электрический свет, Аластор увидел мужчину в постели. Голова была обмотана ветхим шерстяным шарфом, из-под грубых драных одеял высовывалось бесцветное лицо. На мраморном столике бросалась в глаза сложенная кипой рукопись — возможно, перевод очередной аласторовской вещи, над которым шла работа.

Жена больного осталась, чтобы присутствовать при разговоре, и Аластор, поклонившись, взял инициативу на себя. Спросив, профессор ли Макки перед ним (yes — было ответом) и уж не застал ли он его, увы, хворающим ( yes ), Аластор выразил сожаление по поводу своего несвоевременного визита (yes ) и признательность за переводы, коим Понцио Макки (yes, yes), пропагандируя его творчество, посвятил драгоценное время, которое мог употребить лучшим образом ( yes, oh yes). Монолог длился минуты две, больной, должно быть, очень страдал. Посидеть с ним, ему будет приятно? Или профессор Макки предпочитает, чтобы его оставили в покое? Ему нужны лекарства, помощь, совет? У него хороший врач? Может, имеет смысл еще раз показаться доктору? Или лучше вообще не слушать эскулапов? Ответы на все вопросы сводились к соответствующим yes, и после очередного из них Аластор объявил, что не станет больше утомлять больного, и, поклонившись, покинул комнату своего переводчика.

С женщиной, которая не выглядела польщенной, когда ее называли миссис Макки, американец распрощался на верхней площадке лестницы и вскоре, выпив в бакалейной лавочке вторую рюмку граппы, уже заводил бесшумный двигатель своего огромного «линкольна».

Из дома 117-бис по улице Стринге, правая лестница, его отъезд наблюдали в щелочку по-прежнему прикрытых ставней Понцио Макки, одетый, обутый и уже на ногах, жена и троица возбужденных детей.

— Свалился, как снег на голову, — приговаривал Понцио, потирая лоб. — Этот сиволапый ни бум-бум по-итальянски не знает. Чего ему там еще взбредет? Он говорил, что вернется?

— Ну так опять заболеешь, — язвительно хихикнула жена.

— Лучше скажи ему, что меня нет: уехал, мол, и будет месяца через два. Это проще простого — пяток слов надо запомнить, я тебя научу.

— Научишь? Да если б ты пяток слов мог наскрести, зачем бы тебе, остолопу, комедию ломать?

— Дубина, а то я не разговаривал все время! Справился на отлично с плюсом.

— Садился бы ты лучше работать, осел! Коли он вернется, я с ним без тебя разберусь. Наверно, спокойнее было глухонемым прикинуться…

Тем временем «линкольн» Патрика О’К. приближался к гостинице. Назавтра предстоял отъезд, и американец больше не думал о своем переводчике. Если бы он угадал невероятную правду, если бы почувствовал, что в этом человеке скрывается персонаж, достойный его пера, он, падкий на такую добычу, возможно, повернул бы назад, чтобы ринуться в наступление — любой ценой.

Сэр Дональд Л. некогда любил путешествия — особенно, путешествия в Италию. Его теперь уже долгая жизнь всегда была комфортной и, по крайней мере, в первой половине, во всех смыслах «эдуардовской» [84] Подразумевается Эдуард VII (1841–1910), король Великобритании и Ирландии, император Индии, известный жизнелюбием и страстью к путешествиям. : жизнь человека успешного в успешной стране, жизнь in progress, то есть в постоянном развитии, без тени трагических сомнений на собственный счет и на счет социальной касты, которая недавно приняла его в свое лоно. Сын ньюкастлского пивовара, возможно, еврей, но не настолько чистокровный и не настолько богатый, чтобы рано воспользоваться преимуществами своего происхождения, болезненный в детстве и до поры не отличавшийся подвижностью ума, принятый со скрипом в Итон и там нещадно поротый seniors [85] Здесь: старшими товарищами (англ.). , с честью выдержавший четырехлетнюю борьбу в Оксфорде с наставниками и их любимчиками, не признававшими его, он поступил на гражданскую службу, выйдя после первой мировой войны на пенсию в почетном звании и горя желанием жить среди себе подобных, среди господ. Тогда он и положил начало долгим путешествиям в свои Эльдорадо, путешествиям северянина, как он себя называл, послушного зову Юга: Греции, Испании, Марокко, Балеарских и Азорских островов и особенно Италии, которую он изучил вдоль и поперек, — разумеется, южной Италии, где он написал свои книги (никто их не знает), где у него есть, лучше сказать, были, верные друзья. Иные времена… Но из-за ненавистных ему политических и социальных революций времена изменились, и безумие диктатора, поначалу такого тихого и charming [86] Обаятельного ( англ.). и под конец такого жестокого, бесконечная Вторая мировая война и приход к власти в Англии людей, не разрешающих выезд за границу с суммой больше тридцати пяти фунтов стерлингов, одним словом, все привело к тому, что сэр Дональд вынужден проводить годы (возможно, последние и самые драгоценные годы жизни!) в мрачной трехэтажной квартирке, богатой книгами и воспоминаниями, но бедной солнцем и человеческим теплом. В районе St. John’s Wood, где он обитает, много деревьев, у каждого хозяина дома и у каждого жильца есть крошечный, в несколько пядей садик за решетчатой оградой, на которой вывешены самые необычные бесплатные объявления о спросе и предложениях ( «Ноте wanted for lovely parrot» [87] Отдам чудесного попугая в хорошие руки ( англ.). — кто-то хочет избавиться от попугая); это недалеко от центра города, а сам город — центр мира и человеческого общежития, организованного лучше, чем где бы то ни было; и все-таки сэр Дональд чувствует себя пленником, ему нужен кто-нибудь, с кем расхваливать или поносить гигантский механизм, украшением которого он себя вообразил. С кем он может это делать? Разумеется, не с безусыми середнячками, навещающими его, — полухудожниками, полуписателями, полуприспешниками, готовыми давать ему советы, водить его «остин» (с нормированным бензином), поглощать его тосты, — готовых, короче говоря, извлекать пользу из меланхолии старого холостяка, который не переносит одиночества. Нет, подобные, пусть и полезные, паразиты не по нему. Приезжий итальянец, достаточно молодой, чтобы иметь возможность сказать ему: «Я, когда вы еще под стол пешком ходили …» и достаточно образованный, чтобы, не дрогнув, поддержать диалог в платоновском духе, — вот его идеал.

Я был его идеалом в течение сорока восьми часов. В первый день он показал мне город, предупредив, что из него плохой гид (вот в Италии он был бы прекрасным чичероне, — что я, желторотый, знал о настоящей Италии?), постаравшись не пропустить ничего из того, что считал особенно ужасным или великолепным: docks [88] Доки ( англ.). , slums [89] Трущобы (англ.). , смену караула у Букингемского дворца, таверны и аптеки, где сохранились балочные потолки семнадцатого века, лавки антикваров, не говоря уже о посещении его клуба, о бесконечных парках и садах, где недавно завезенные серые белки съели местных рыжих и где, к несчастью, становится все меньше и серых белок. Их тоже съели — только теперь уже люди? Я сказал, что рыжие белки очень вкусные: я пробовал в Италии. Тут разговор зашел о кулинарном искусстве. Сэру Дональду не понравилось, что я всерьез принимаю вывески, изображающие тарелки с морковью и бутылки с желтым соусом и агитирующие огромными буквами за «perfect soup» [90] Превосходный суп ( англ.). и «marvellous sauce» [91] Бесподобный соус (англ.). . Мне следовало убедиться, что хотя таким, как он, приходится нелегко, искусство приспосабливаться еще не утрачено жителями Британских островов, принявшими надлежащее посвящение под другим небом. Доказательство этому я мог получить тут же. Нет, дайте сообразить, тут же — громко сказано. Необходимо все подготовить, продумать. Не заходить же в первую попавшуюся ресторацию, тем более, итальянскую. Там могут обдурить приезжего итальянца, но не его, ему очки не вотрешь. Он приглашает меня к себе домой. Не сейчас, не в этот вечер, какое там! Он должен предупредить свою повариху Хани, которая живет в Манчестере и приезжает иногда к нему готовить. Слишком далеко? Ерунда, всего четыре часа на поезде. Он даст телеграмму молнию, и на следующее утро его Сладкая (honey [92] Сладкая, медовая (англ.), что делает имя Хани говорящим. ) появится. К девяти вечера парадный ужин будет готов. Сэр Дональд попросил меня прийти пораньше, он будет ждать меня в семь. Я попросил разрешения прийти с итальянским другом. Естественно, хоть с двумя. И он высадил (dropped) меня у входа в гостиницу, где мне предстояло довольствоваться скудным казенным ужином. Зато на следующий день…