Эудженио Монтале - Динарская бабочка

Скоро чай. Так быстро уйти, но почему? Неотложные дела? Полноте. Нездоровится? Общеукрепляющее лечение — вот что ему нужно. Скажем, небольшой курс piqûres [104] Уколов (франц.). «Бескапе» внутримышечно. Тот же препарат, что она колет Джампаоло. Ах, ему уже советовали? Тем лучше. Нет, нет, вот откладывать-то как раз и не следует. И пока никаких других лекарств. Она все сделает сама, она прекрасная медсестра, закончила курсы. Помилуй Бог, чего тут стесняться, свои люди! Сейчас, одну минутку.

Она вернулась, вооруженная шприцем, и Федериго пришлось улечься на гору подушек, подставив часть себя — несколько квадратных сантиметров — жалу хозяйки дома. Подавленный, он счел обязанностью задержаться еще немного, и в это время в гостиную вступил Фабрицио, толкая перед собой чайный столик на колесиках. Допущенный к церемонии, вновь появился Джампаоло, который сообщил, что погода испортилась. Шел дождь. А Федериго был без зонта.

Синьора Дирче моментально приняла решение. Федериго останется ужинать. Какое там надоел — все будут очень рады! Он отказывается? Уму непостижимо! Или он их знать не желает? (В глазах у нее сверкнула угроза. И Федериго ответил вялым протестующим жестом.)

Да нет же, никто не отказывается, черт возьми, он остается. Шумел дождь, опять появились Антенор и Гонтран с собакой, был подан вермут, и после часа приятной беседы на пороге вырос Фабрицио в белых нитяных перчатках и объявил, что можно ужинать. Хозяйка, взяв Федериго под руку, проводила гостя на его место, где уже ждал райский суп с клецками, заливной кролик и персики в сиропе. Фабрицио стоял наготове с теркой и пармезаном, посыпая тарелки сыром. Разговор коснулся любви и после ухода мальчиков оживился. Часов в десять несколько ударов грома сотрясли дом.

Отправляться в такую погоду было немыслимо. Фабрицио мог бы отвезти его на машине, но, к несчастью, ее не успели починить: задний мост не в порядке. Ну, да ничего страшного, в доме есть комната для гостей — прелесть какая уютная. Она сама ее обставила. Заварить ему ромашку или мяту? Может, он примет таблетку бромурала? Они увидятся утром, за завтраком. А до этого, часиков в восемь, Фабрицио — он уже предупрежден — принесет ему в комнату чашечку черного кофе. Она ничего не забыла? Ванная направо, выключатель слева. И спасибо, что он зашел, лиха беда начало, она надеется видеть его частым гостем. Спасибо, еще раз спасибо, good bye [105] До свидания (англ.). , спокойной ночи.

Дождя уже не было. Подойдя к окну в своей комнате, Федериго прикинул, что для прыжка вниз это слишком высоко. И к тому же все равно пришлось бы еще перелезать через решетку сада. А злющая собака Малыш? А другие возможные препятствия? Не дай бог, примут за вора.

Федериго неуверенно затворил окно и увидел аккуратно разложенную для него на постели пижаму второго покойного супруга (а может, и первого). Он взял ее двумя пальцами, но тут же выронил, услышав стук в дверь. Это был Джампаоло, который принес старые комнатные туфли.

— До завтра, — сказал Джампаоло. — Увидимся днем, с утра я должен работать. Ну, а ты-то когда женишься?

Крошку Мики, требующую теперь, в этом монастырском дворике, достойном картины «назарейцев» [106] Название (первоначально ироническое) группы немецких и австрийских живописцев — представителей созданного в 1809 г. в Вене художественного «Братства святого Луки». С 1810 г. основатели «Братства» Ф. Овербек (1789–1869) и Ф. Пфорр (1788–1812) с несколькими единомышленниками работали в Риме, обосновавшись в пустующем монастыре Сант-Исидоро и живя по образцу средневековых религиозных общин. , чтобы ее называли донной Микеланджолой, посетитель помнил худой, с длинной метелкой светло-пепельных волос, падавших на плечи, помнил ее легкую решительную походку, в которой угадывалось ощущение радостной надежды, если не триумфа. Тогда у нее — возможно, благодаря высоким каблукам — была походка joie-de-vivre [107] Жизнерадостная ( франц .). , походка ибсеновской Норы. А теперь? Некоторое время, стоя за колонной, посетитель смотрел на нее: ногти, как у всех ее подруг, покрашены черным или таким темным лаком, что его легко принять за черный, лицо, которое не улыбнется ни за что на свете, неподвижное и скучное нечеловеческой скукой, и на ногах (как и у подруг) ветхие, стоптанные, слишком большие для нее сандалии, в каких ходят монахи. Она пополнела, у нее короткие гладкие волосы пепельно-пыльного цвета, она носит темные очки, даже когда нет солнца. На ней одеяние монахини, в ушах две раковины.

— Садись, — говорит она посетителю, как если бы они расстались пять минут назад. — Хорошо, что ты пришел. Старик оставляет меня одну семь месяцев в году, и это хорошо, потому что он нагоняет на меня смертельную тоску. К тому же, представь себе, ему не нравится жить в монастыре.

Старик, несметно богатый, должно быть, приходится ей мужем. Но кто его хоть однажды видел? Посетитель смотрит по сторонам, оглядывая дворик старинного монастыря, еще недавно полуразрушенного и восстановленного по прихоти Мики. Монастырь находится рядом с виллой, где она живет. Вернее, можно было бы сказать, что живет, если бы все с некоторых пор не происходило в монастыре: приемы, обеды (трапезная темновата, но, по ее словам, «открывает сердце»). Они даже спят в монастыре, она и ее подруги, в голых комнатушках с выщербленными кирпичными полами, с огромным черным распятием, с кувшином и тазиком в углу. (При этом полускрытая дверца в стене ведет в большую ванную, облицованную зеленой мозаикой.) Все остальное покрыто изрядным слоем плесени. В комнатке со стрельчатым сводом, куда проводили посетителя, стоит высокая мраморная кропильница. Время от времени звонит колокольчик.

— Слышишь? — спрашивает Мики. — Я взяла садовника, который был звонарем и знает канонические часы. Повечерие, заутреня… для полноты эффекта. Только вот звонит он чаще положенного…

Но вы не знаете, — продолжает она, приглашающим жестом представляя посетителя подругам, похожим на нее строгостью внешности и имен: Фрейя, Кассандра и Виоланта, — вы не знаете, что много лет назад я чуть не вышла замуж за этого человека. Помнишь, Пиффи? И вот в один прекрасный день он мне говорит: «Я слишком стар для тебя». Ему было тридцать три года, а мне восемнадцать. Что я должна была ответить? Я не нашла слов, он уехал, я же вышла за Лаки. Смешно! Это опасный свидетель. Знаете, почему? Когда мы познакомились, я верила в психоанализ… и думала, что земная любовь сделает меня счастливой…

Фрейя, Кассандра и Виоланта — щебечущим хором в диапазоне двух октав:

— Неужели, Мик? Как так?

— Сама не понимаю, но что было, то было. Я вам уже говорила, что всего за несколько лет перепрыгнула из четвертой в седьмую. Случай скорой зрелости.