Кодзиро Сэридзава - Книга о Человеке

Дойдя до этого места своего рассказа, Фуми Суда с чувством сказала:

— Вот какую несчастную жизнь прожила свекровь, испытав на себе все тяготы своего времени! После того как я узнала это — что бы мне ни говорила свекровь, как бы ни было мне тяжело, я старалась делать все, чтобы ее утешить, ибо она достойна всяческого сострадания. И — удивительное дело! — в какой-то момент свекровь как будто ушла из моей жизни, из нашей с мужем жизни, перестала доставлять мне беспокойство. С другими родственниками все было много проще… В том, что я рассказала, вообще-то нет ничего особенного, я только ответила на ваш вопрос об отношениях в нашей семье…

— Спасибо, я вполне удовлетворен.

— Между прочим, мой муж, прочтя две ваши книги о Боге, сказал, что в его научной работе, несомненно, претворяется великий Божий замысел. С верой в то, что он ведет исследование не для удовлетворения собственного любопытства и не ради славы, а на благо всего человечества, словно вкушая блаженство в каком-то желанном незримом мире, он обрел свое счастье… Я тоже радуюсь каждый день и испытываю удовлетворение от сознания того, что в меру своих сил помогаю мужу в его трудах. Поэтому я и назвала нашу жизнь счастьем.

— Ваше счастье, как я уже вам говорил, и есть «жизнь, полная радости», идеал, предписанный человеку Богом-Родителем. Храни вас Господь.

— Недавно я почувствовала, что у меня отпала необходимость посещать «Хижину небесного завета» и слушать наставления. Ведь в душе я ненавижу Тэнри, из-за этого меня изгнали из дома. К счастью, я, кажется, уже не нуждаюсь в помощи юноши Ито, для меня это словно пройденный этап.

— Вполне достаточно и того, что ты уже услышала. Если вдруг возникнет какое-либо сомнение, твой муж непременно получит указание от Великой Природы.

— Да, я совсем забыла… Не могли бы вы встретиться с моим мужем, ведь он вас считает своим духовным отцом… Он очень этого хочет.

— Всегда к вашим услугам. Я и сам жду этой встречи.

— Большое спасибо. Я вас, наверно, утомила… Простите меня.

С этими словами она ушла. Облитая яркими лучами солнца, она показалась мне в эту минуту посланницей из Истинного мира.

Проводив Фуми Суда, как посланницу Истинного мира, я невольно задумался о том, как поживает ее подруга — Хидэко Накамура. Она тоже уверяла меня, что, как и Фуми, счастлива в семейной жизни. Но мне почему-то казалось, будто, отвечая на мои расспросы, она в первую очередь хочет успокоить себя. Говорила, что счастлива, но в чем именно — не уточняла.

Я радовался, слушая рассказ Фуми о ее семейном счастье, и в то же время беспокоился, так ли уж счастлива Хидэко, ведь обе эти девушки уже сроднились с моей душой. Я решил порыться в памяти и припомнить все, что Хидэко рассказывала мне о своей супружеской жизни.

Однако, поднявшись в кабинет, где меня ждала последняя корректура «Замысла Бога», я своего намерения не осуществил. Мне предстояло в течение нескольких дней, сосредоточившись, вести тяжелую борьбу с нею, выискивая опечатки, фактические ошибки и грамматические огрехи. Издание было намечено на середину июля, поэтому, чтобы успеть в срок, надо было спешить. Когда я закончил работу и отдал корректору в редакцию, наконец-то освободившись от нее, в саду расцвела глициния.

Глядя, как растущая у входа в дом глициния гордо распустила сотни своих роскошных лиловых соцветий, я вдруг вновь вспомнил о Хидэко Накамура. Ведь и она до замужества, подобно этой глицинии, цвела в роскошных условиях, которыми могла гордиться…

Ее отец, богатый промышленник, был глубоко верующим католиком. Когда она училась во втором классе, родители вместе с ней и ее братом, который был старше ее на четыре года, по делам государственной службы переехали во Францию, где прожили четыре года. Эти четыре года жизни во Франции оказали благотворное влияние не только на родителей, но и на будущее их детей.

Вернувшись в Японию, и она и брат учились в Токийской французской школе, затем брат поступил на юридический факультет Токийского университета, а она — на филологическое отделение Католического университета, посвятив себя изучению французской литературы. По окончании университета брат пошел работать в компанию отца, а она, поступив в аспирантуру, продолжила свои научные занятия. Все это время родители полностью доверяли детям и ни разу не пытались ограничить их свободу. Они не только не пытались устроить ее замужество, но и, поскольку это было необходимо для ее занятий, четыре раза отпускали во время летних каникул учиться во Францию, не ограничивали в средствах и всячески поощряли. Темой для диссертации она взяла творчество Андре Жида и в связи с этим случайно познакомилась со специалистом по французской литературе Кадзуо Накамурой, полюбила его и вышла за него замуж…

Припоминая наши беседы, я заметил, что она рассказывала мне исключительно о своей жизни до замужества и почти ничего о том, что было после. И о ее муже я знал лишь то, что она рассказывала мне о нем, будучи еще незамужней.

Кадзуо Накамура рано потерял родителей и вместе со старшей сестрой Марико воспитывался в особняке деда в Сибуе. Учился на юридическом факультете, окончив его, стал государственным служащим, но вскоре дед умер, и он, сменив направление, отправился учиться во Францию в качестве своекоштного студента. В этом, как он уверял, сказалось влияние моих книг. Действительно, в их семье к ним относились благосклонно, настолько, что его покойная мать, с юности почитательница моего творчества, дочь свою назвала Марико, по имени героини моего романа «Умереть в Париже». Потому и он был знаком с моими книгами еще со школьной скамьи.

Пока он учился во Франции, старшая сестра Марико вышла замуж за чиновника Министерства финансов. Супруги поселились в особняке в Сибуе, но благодаря большому состоянию семьи Накамура это никак не сказалось на его финансовом положении. О средствах на обучение можно было не беспокоиться, сестра не переставала поощрять брата, надо, мол, учиться, пока молод. Живя в Париже, Кадзуо изучал французскую литературу, в то же время стараясь вобрать в себя все многообразие французской культуры. Незаметно пролетели четыре года. И вдруг он ощутил в себе желание стать писателем.

Как-то раз он признался в своем тайном желании молодому литературному критику М., бывшему одновременно его наставником и закадычным приятелем. Тот с радостью его поддержал. Но, чтобы стать японским писателем, надо писать на японском языке, а Кадзуо уже довольно долго прожил во Франции, поэтому М. настоятельно советовал ему вернуться в Японию и уже там совершенствоваться в писательском мастерстве. Последовав этому совету, Кадзуо вернулся на родину. Дома он объявил сестре, что намерен стать писателем, отныне посвятив себя этой работе, и попросил ее отнестись благосклонно к его решению. Сестра была чрезвычайно рада, усмотрев в этом ниспосланную из другого мира помощь покойных родителей, и сразу же предложила, чтобы я был его наставником. «Когда ты напишешь произведение, в котором сам будешь уверен, — сказала она, — обратимся к этому писателю за поддержкой». — «Для меня это будет стимулом к работе», — ответил он. Среди близких друзей их семьи был мэр Токио, человек прогрессивных взглядов. Случайно узнав о решении Кадзуо стать писателем, он предоставил ему для занятий свой дом, и теперь Кадзуо являлся туда как на службу, не ленился писать ежедневно и одновременно усердно штудировал мои старые книги…