Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

Диалоги Тьерри шокировали читателей, а молва изобразила их еще более бесстыдными, наглыми и злобными, чем это было на самом деле, хотя в них действительно рассказывалось нечто чудовищное о светских дамах, причем многие детали, по всей видимости, были списаны прямо с натуры.

Диалоги, посвященные светскому обществу, привлекли внимание весьма ограниченного круга читателей. Зато другие, написанные более популярно и риторично, заслужили высокую похвалу профессионалов. К ним относились: «На поминовение испанской колониальной империи», «Репатрианты» и диалог в стиле Ларры {287} : «Здесь все покупается и все продается».

Хайме написал также язвительную статью под заглавием «Горе-аристократы». В ней речь шла о некоторых аристократах, которые во что бы то ни стало стараются избежать общения с выскочками и людьми дурного тона. Хотя на самом деле аристократам следовало прежде всего доказать, что они сами не являются такими же выскочками и людьми дурного тона. Нет нужды углубляться в генеалогические дебри, чтобы обнаружить среди предков титулованных семей армейского поставщика, контрабандиста времен гражданской войны, табачного плантатора, кубинского работорговца или кастильского ростовщика. Видимо, отыскивая факты, свидетельствующие против испанской аристократии, нет нужды и обращаться к полудостоверной, полуапокрифической книге архиепископа дона Франсиско Мендоса-и-Бовадилья {288} , озаглавленной «Позорное пятно дворянства», и вытаскивать оттуда на свет божий имена евреев и евреек, породнившихся с благородными аристократическими домами. Однако все эти темные пятна генеалогии можно было бы простить, если бы аристократия обладала хоть каплей одухотворенности, хоть каплей обаяния, пусть даже чисто внешнего; но у аристократии есть только деньги, да и те используются ею в суетных, тщеславных, низких и мелочных целях.

Несмотря на всю язвительность статей Тьерри, аристократов еще сильнее выводили из себя небольшие заметки в «Шуте», направленные против той или иной персоны, а также краткие, но полные злобы и яда сообщения о политике и ее творцах. Как правило, ни одна газета не решалась цитировать или комментировать сообщения «Шута», прозванного одними «Жабой», другими — «Надутой жабой».

За многими сотрудниками еженедельника нужно было постоянно присматривать, особенно за Гольфином, сочетавшим испорченность и алчность с ухватками шантажиста. Об этом порочном человеке рассказывали, что, работая в одном еще более скандальном, чем «Шут», издании, он из мести самолично написал и выпустил специальный номер газеты, где сообщал, что некая маркиза, живущая на улице Алькала, имеет обыкновение купаться в молоке. По его словам, после ванны это молоко процеживалось и отправлялось на ту же улицу в кафе, где его подавали посетителям. Известие облетело весь Мадрид и так ославило кафе, что хозяину его пришлось закрыть свое заведение.

Когда Гольфина порицали за подобные проделки, журналист лишь громко хохотал. Статьи свои он попеременно подписывал то псевдонимом «Катет», то псевдонимом «Гипотенуза».

Гольфин обвинил одного книгоиздателя в том, что тот обманывает авторов и, не уведомляя их, выпускает дополнительные тиражи их произведений, ранее опубликованные в этом же издательстве. Обвинение, видимо, оказалось справедливым и помогло Гольфину добиться публикации своей книги, для которой он не находил издателя.

Предоставлял «Шут» свои страницы и случайным авторам, если они присылали заметки, разоблачавшие то или иное лицо. Особенно много похвал заслужили две статьи, авторство которых так и не было установлено; одна из них называлась «Да здравствуют все!», другая — «Apokolokyntosis» [70] {289} , написанная в подражание Сенеке. В ней некий политический деятель, превращенный в тыкву, изрыгает из себя грязную зловонную жижу, составлявшую некогда субстанцию его души. Было высказано несколько предположений о том, кто мог написать статью, но в конце концов имя автора или авторов осталось неизвестным.

Два человека, дон Хасинто Паласио дель Кампо и священник дон Антолин, читали «Шута» с первой до последней строчки, ничего не пропуская. Постоянным его читателем состоял и «Очкарь», продавец газет с площади Кеведо. Дон Хасинто был в восхищении от своего детища и от сознания того, что именно он основатель столь воинственного и задиристого издания. По субботам священник дон Антолин Торресилья, входя в дом Тьерри, первым делом осведомлялся у Сильвестры:

— Газету Хайме принесли?

— Да, уже принесли.

Святой отец читал ее медленно и с комментариями.

— Хорошо, хорошо! — говорил он. — Славно припечатано. Этот парень — настоящий писатель. Если не натворит глупостей, большим человеком станет.

— А почему вы думаете, что он может натворить глупостей? — спрашивала Сильвестра.

— Мужчина, которым вертят женщины, — пропащий человек. От вашей сестры добра не жди.

— Ну, еще бы. Зато вы, мужчины, хорошие… пока спите, — визгливо возмущалась Сильвестра.

Священник смеялся. Дон Антолин причислял себя к социалистам и врагам новоиспеченных богачей: он был убежден, что они, отторгая церковные угодья и выступая против церкви, играют на руку анархистам.

Чтобы доставить удовольствие редакторам и сотрудникам, дон Хасинто Паласио дель Кампо часто приглашал их обедать в харчевни, расположенные в районе Лас-Вентас и Эль-Пуэнте-де-Вальекас; после еды все играли в лягушку или чито {290} , а радушный амфитрион {291} пел песни своей родной провинции. Дон Хасинто любил рассказывать разные истории об одном своем кубинском приятеле, баске, который, судя по его приключениям, был, видимо, изрядным пройдохой. Этот пьянчуга и забулдыга руководил полудюжиной гуляк, некоторое время бродяжничавших по кубинским провинциям под видом труппы комедиантов. Они объезжали сахарные заводы, показывая фокусы, гимнастические трюки и, в зависимости от причуд режиссера, исполняя танцы лисы, медведя, змеи и других животных. Потом они сами же смеялись над своими проделками. Как-то раз в одной захолустной деревне они зашли в хижину, где служили торжественную заупокойную мессу по только что скончавшемуся негру, человеку богатому и в этих краях заметному. Очутившись в пышно убранном помещении, где лежал покойник, пьяный баск из бродячей труппы начал исполнять перед ошеломленными зрителями танец змеи. Его друзья комедианты мгновенно сообразили, что, если негры усмотрят в этой буффонаде хотя бы намек на шутовство, они изуродуют пришельцев; опасаясь этого, остальные бродяги с совершенно серьезным видом тоже пустились в пляс. Негры сочли, что это какой-то траурный обряд, и пригласили озорников участвовать в похоронах. Убравшись из деревни, бродячие актеры, по словам Хасинто, чуть не померли от смеха.