Франс Силланпяя - Люди в летней ночи

А что же теперь делать ему? Не ехать же искать акушерку в другую волость. Да и лошадь начала уже уставать…

В машине Ханну Хелка сидела рядом с ним. Сельма и Арвид ехали следом. Телиранта осталась позади, и это было прелестно. Имело свою привлекательность оставить вот так, ненадолго усадьбу, где летнее воскресенье было столь спокойно-счастливым и совершенным. И весьма мило со стороны Арвида было согласиться, чтобы сейчас Хелка сидела в машине Ханну. Возвращаться будут Хелка и Арвид вдвоем, Ханну поедет из города по своим делам, а Сельма останется в городе. Так договорились перед выездом из Телиранты.

Торжественная красота ночи как бы сопровождала путешественников. Она сопровождала их из ландшафта в ландшафт, мелькала сменяющимися видами — то раскинувшимся сбоку от дороги селением — волостным центром, то лишь видениями, прячущимися за поворотами дороги, то привольно и спокойно витала над каким-нибудь озером, за которым возвышалась дремлющая темная гряда гор. За годы, прожитые каждым из наших путников, они имели возможность познакомиться со всем этим, и не в новинку была им дорогая сердцу финская летняя ночь, поэтому они не останавливались, чтобы повосхищаться ею. Они жили в ней, взгляд и сияние их глаз непроизвольно были настроены на одну и ту же волну с ночью. Они переживали эту ночь — как переживали неоднократно январскую лунную, морозную ночь.

— Южнее, должно быть, уже совсем темно в полночь, — сказала Хелка, глядя на мягкий красивый профиль спутника.

— Конечно, особенно дальше, на островах, — ответил Ханну, чуть прищурившись: на дороге, вблизи какого-то двора остались дроги с решетками, на каких возят сено. — В городах на побережье Балтийского моря уже зажигают все уличные фонари. И это великолепно, когда ночь наполнена роскошно цветущими каштанами, освещаемыми электричеством. Но время цветения каштанов там уже прошло.

Сельма не была знакома с Ханну прежде, она спросила о нем у Арвида как бы небрежно, чтобы скрыть стеснение.

— Будьте осторожны, барышня, такой ночью в его обществе. Он ступает по сердцам, как по цветам лесных полян.

— Вам самому в пору быть осторожнее, — сказала на это Сельма, и водителю рядом с нею пришлось глянуть в ее сторону. Он увидел ее профиль, Сельма следила за едущей впереди машиной, не отрывая взгляда. Арвид видел ее голову с крупными чертами лица и ровной грубоватой кожей, которая больше подходила бы созревающему юноше. Но горячая рыжина прядей, вьющихся от природы возле розового ушка, свидетельствовала о другом. Казалось, что это с трудом пробившиеся наружу язычки пламени, горящего где-то глубоко. Барышня Сельма была по натуре замкнутой: если кто-то пытался с нею сблизиться, будь то ее сверстница или какой-нибудь мужчина, она вежливо немела, и тогда язычки пламени у нее на висках как бы гасли. Она почему-то была убеждена, что у нее неудачная внешность. Если кто-то из обслуживающего сословия — портниха, банщица — говорил с искренностью в голосе: «До чего же у барышни роскошная фигура!» — ей казалось, что они говорят так лишь потому, что некрасиво ее лицо.

Но и сейчас, нынешним поздним воскресным вечером, случайно попавшаяся им на деревенской дороге компания парней смотрела на нее, сидящую на переднем сиденье, с искренним восхищением. Она умела удивительно хорошо подбирать фасон и цвет одежды, хотя никто толком не знал, когда и где она ею обзаводилась. И все, что происходило вокруг нее, Сельма видела и понимала. И рыжеватые локоны, пылающие на висках, были как бы знаками глубоко затаенной, могучей женственности.

После замечания, брошенного этой уравновешенной барышней, Арвид не мог удержаться, чтобы не взглянуть на нее. Она, конечно же, заметила это, но продолжала упорно смотреть лишь прямо перед собой, словно только ее взгляд мог удержать машину в верном направлении.

Но тут пришлось переезжать железнодорожные пути и при этом обоим смотреть в разные стороны. Затем впереди, на полого поднимавшемся холме стал виден пригород. Множество закоулков и сотни построек предместья сливались светлой ночью в одно целое, плавно соединяясь с раскинувшимися по обоим сторонам холма водоемами и возвышавшимися позади него, а местами немного сбоку, заводскими трубами. Где-то там, за ровным, густым сосновым лесом и находилось то место, куда они ехали. «В словах Ханну о помолвке может быть и доля правды, он иногда и сам устраивает такие помолвки для развлечения. Может, ему просто хотелось свозить нас сюда, чтобы развлечь», — так говорил Арвид, тоже глядя теперь только прямо вперед. Тут в пригороде его шикарная машина привлекла внимание. Двое водителей-профессионалов, стоя в небрежных позах, смотрели на проезжающих мимо. «Не худо бы и мне заиметь такую таратайку». — «И что бы ты, думаешь, стал с нею делать, она ведь жрет горючего больше, чем ты в состоянии заработать».

Вышло так, как и предполагал Арвид. «Это где-то здесь, на склоне гряды, я непременно найду», — говорил Ханну. Теперь он ехал лишь чуть впереди, и было видно, как он, улыбаясь, временами поглядывал на спутницу, беседа между ними была явно оживленной, но машину он вел, похоже, весьма целенаправленно. С ходу выехали на булыжную мостовую и тряслись по ней, пока в определенном месте Ханну не свернул без колебаний направо, после чего обе машины вскоре оказались на замечательной дороге, шедшей по гребню холмистой гряды. Оттуда виднелась, мелькая по обе стороны, то там, то сям между сосен ночная синь водной глади. В машине, ехавшей следом за машиной Ханну, тогда уже прекрасно догадались, где была «помолвка» этого господина.

Миновав чьи-то ухоженные сады, где выращивались на продажу фрукты, выехали на обычное шоссе и катили по нему, пока оно не расширилось до большой лужайки, остающейся в тени, вероятно, даже и днем. В одном углу лужайки выстроились в ряд несколько автомобилей. Вблизи от них старые и осевшие каменные ступени вели на расположенную выше площадку, а оттуда деревянные ступени — еще выше. И повсюду, почти до самой двери росла бузина, пышная крапива, конский щавель и вообще все, что приспособилось к грубой почве. Но наверху, в дверях виден был швейцар с золотыми галунами.

«Прицеп» — как потом всю ночь Ханну называл «Паккард» Арвида — тоже въехал на эту лужайку. Прибывшие ранее уже встречали его.

— Здесь эта помолвка, Арвид! — крикнул Ханну. — Посмотрим только чья!

Подав машину назад, Арвид поставил ее аккуратно в ряд с остальными. Из здания слышалась музыка, а откуда-то сбоку от входа — весьма деловая речь, а точнее, почти перебранка — персонал ресторана выяснял между собой отношения. Но дальше, в глубине помещения оркестр играл танцевальную музыку.