Франс Силланпяя - Люди в летней ночи

Падение в воду вроде бы не вызвало у Кусты никакой болезни — на другой день он занимался своими обычными делами и послал Силью отнести старой соседке бутылку из-под камфарного спирта. Но та непривычная для него чувствительность, появившись у него после всего случившегося, похоже, осталась. В последующие дни он с волнением говорил каждому, с кем доводилось встречаться, как он был до того потрясен, что даже «схватил девчонку за волосы». В конце концов эта история стала вызывать у Сильи улыбку, и тогда отец, казалось, был этим странно счастлив.

Затем наступила та весна, когда Силье пришла пора пройти конфирмационную школу. От избы Кусты до церкви было километров десять, так что пришлось подыскать там в деревне дочке жилье, чтобы она могла оставаться ночевать в будни. В домах деревни ночевали и другие такие же девочки. Вечерами они появлялись стайками на мосту и на пристани и не пропускали мимо ушей неуклюжие выкрики мальчишек-сверстников и парней постарше и громкие взрывы смеха. Некоторых девчонок уже заметно тянуло ко всему такому. И они отвечали парням тем же манером. Даже у самых застенчивых сильнее прорезались в мыслях такие вещи, о которых до сих пор у них были лишь неясные предчувствия. Они уже превращались в девушек. Даже здесь, в церкви и возле нее, с каждым днем все более ощущалось неотвратимое наступление лета, и это лето должно было стать первым летом их самостоятельности, а кое-кому из них суждено было и осознать уже свое, женское, предназначение в этом мире.

Но в субботу после полудня эти девушки со счастливым видом шагали по всем дорогам, ведущим из церковного села, чтобы провести дома конец недели. На развилках дорог, прежде чем расстаться, они еще останавливались на минутку, продолжая разговор и забавно напоминая этим взрослых женщин.

Парни из конфирмационной школы расставались на развилках дороги совсем по-иному, живущие в разных концах волости грубо кричали друг другу обидные словечки, бросались камнями, а иной раз, случалось, пускали в ход и кулаки, и тогда текла из носа кровь у того, кто в дни учебы слишком задирал его на переменах во дворе церкви или вечерами во время прогулок по деревне. Драться прямо в школе или деревне не решались, опасаясь пастора или полицейского.

Но девушки шагали по дороге, как им и подобает. Некоторые хозяева из отдаленных мест подгадывали свои дела так, чтобы поехать в церковную деревню именно в субботу, и тогда иная дочь возвращалась домой, сидя в линейке рядом со своим массивным папашей. Слышны были прощальные восклицания девушек, и уходивших домой пешком, и уезжавшей, но они были веселы и учтивы. И казалось, лучи послеполуденного солнца радостно играли в блеске глаз и в сверкающих улыбках.

По одной из дорог шагала домой и Силья Салмелус. Сначала втроем с двумя другими девушками, потом вдвоем, пока не осталась на последнем отрезке пути одна. Отец мог видеть, как она приближается. Он стоял среди кучи щепок и колол дрова для сауны. Силья бросила на отца открытый взгляд и прошла мимо него в избу, не сказав ни слова в знак приветствия. Удары топора Кусты отдавались эхом, и с треском раскалывались поленья, был прекрасный субботний вечер начала лета. Силья, переодевшись в домашнее, вышла из избы и спросила, что ей делать, хотя и сама прекрасно знала это.

— Отнеси только дрова и растопи, быстрее сможем пойти в сауну, — сказал Куста.

Так их голоса поприветствовали друг друга. И обычные занятия субботнего вечера выполнялись с приятной легкостью отцом и дочерью, которых сближало взаимное теплое чувство. Глубокое ощущение счастья очистилось в течение этого лета от деталей и взглядов — несущественных или же таких, которые даже были помехой.

Лишь после сауны, когда Куста, сидя в исподнем у окна, расчесывал свои еще густые волосы, а Силья, словно белое видение, тихонько хлопотала в кухне у плиты, лишь тогда заговорили о делах. Отец расспрашивал, оглядываясь через плечо, насчет дома, где квартировала Силья, о котором сам он мало что знал. Когда при этом выяснились какие-то подробности, не очень-то ему понравившиеся, он не стал толковать об этом дочери, а продолжал расспрашивать и вставлял замечания таким манером, словно показывая этим разговором, что их мнения обо всем совпадают. Вот так сидел старый хозяин хутора, дочь могла видеть его крупный, породистый профиль на фоне окна сейчас так же, как когда-то ночами, когда ее в детстве мучил жар. Затем отец перебрался на кровать и больше не обращался к дочери и никак не показывал, что следит за ее действиями. В избе воцарилась тишина, словно там в воздухе витали лишь солидные вечерние раздумья пожилого мужчины.

Тихонько, опасаясь, как бы не скрипнула дверь, Силья выскользнула во двор, в еще по-весеннему густые сумерки. Гроздья цветов черемухи на дальнем берегу озера и по ту сторону водной глади, у дороги, казалось, висели в этих сумерках. Голоса пичуг вблизи жилищ постепенно умолкали, но можно было расслышать, как в отдалении, в большом лесу подавали голоса птицы покрупнее, которые затяжными, долгими трелями истолковывали по-своему глубинный смысл северной ночи в начале лета, ради которого они так радостно преодолели свой длинный путь. Уже свиты гнезда, и в них уже появились яйца… Описывая северную летнюю ночь, автор замечает тут, что он поддался чарам знакомых литературных приемов. Цветы в сумерках под бледным небосводом, приглушенная музыка природы, одинокая, глядящая куда-то вдаль девушка, которой, как замечает творец картины, он придает внутренние и внешние черты одного далекого человека…

Силья Салмелус то стояла, то медленно ступала, прислушиваясь и воспринимая всем своим существом эту летнюю ночь.

Потихоньку она прошла в конец мыса, относящегося к их участку, к кустам на самом берегу и присела там на ствол вывороченной с корнем березы. Ее юная душа как бы расширилась и осмелела. Никто и ничто не явилось бы сюда беспокоить ее. Место это находилось в стороне от чьих бы то ни было путей. А в избе, на расстоянии крика отсюда, чутким сном спал отец.

Водная гладь с ее берегами и островами и их отражением простиралась перед нею, будто на какой-то картине; такие ей уже доводилось несколько раз видеть. Все то, что на берегу поднималось над водой, отражалось в ней, словно уходя вниз головой в глубь озера. Все то, что сейчас слышала, чувствовала Силья, как бы старательно внушало ее сознанию хрупкое добро, казалось, окружающая природа шепчет ей, мол, если ты еще о чем-то томишься, то всему сущему тут не остается ничего другого, как только лелеять твое томление. Она внимала обращенной к ней речи природы распахнув глаза, которые, подобно озеру, вбирали в себя всю открывшуюся перед ними картину. Ведь эта шестнадцатилетняя девушка была лишена многого, что могло бы у нее быть и что, она иной раз слыхала, вроде бы некогда было ее, но чего осознанно желать не могла. Вероятно, потому-то и немного увлажнились ее расширившиеся глаза и негромкий вздох вырвался из груди в эту летнюю субботнюю ночь, когда она пришла из конфирмационной школы домой навестить своего остававшегося в одиночестве отца. Да, отец, спящий сейчас там, в доме, действительно одинок… Эта мысль выявила и подоплеку ее грусти, она подумала, что как бы охраняет отца. Так девочка Силья словно бы заглянула в себя и обнаружила свое женское начало…