Роберт Стивенсон - Собрание сочинений в пяти томах. Том 5. Сент-Ив. Стихи и баллады

— Я все еще полагаю, что вы шутите, сэр.

— Клянусь вам, я совершенно серьезен.

Капитан замялся, потом нетвердой походкой подошел к трапу, наклонился и позвал:

— Сусанна, Сусанна! Поднимись-ка на палубу, сделай милость! Один из джентльменов желает остаться на бриге пассажиром.

Из люка показалась голова немолодой темнобровой женщины; она внимательно меня оглядела. Так взглянула бы поверх живой изгороди на прохожего странника жующая жвачку корова.

— Что это на нем надето? — резко спросила она.

— Это было задумано как бальный костюм, сударыня.

— Ну, тут вы не потанцуете, молодой человек.

— Любезная сударыня, я принимаю и это условие и любые другие, какие вы соблаговолите мне поставить. Я готов подчиниться всем порядкам, установленным на вашем бриге.

Она прервала меня на полуслове.

— Ты оказал ему, отец?

— Н-нет еще. Видите ли, сэр, мне надобно предупредить вас, что это не совсем обычное плавание.

— Что ж, мое путешествие тоже не совсем обычное.

— Возможно, вам будут грозить многие опасности.

— На капере это само собою разумеется.

— Есть даже опасность попасть в плен.

— Натурально, хотя храбрый капитан, конечно же, об этом не задумывается.

И я поклонился.

— А я все же задумываюсь, — отвечал он с некоторой даже горячностью, и на щеках у него проступили красные пятна. — Мой долг сказать вам, сэр, что мы, весьма возможно, попадем в руки врага.

— Скажи лучше: этого не миновать, — вставила Сусанна.

— Да, не миновать. По совести, я не вправе вас не предупредить. — Он поглядел в глаза дочери, та кивнула.

«Черт бы побрал твою совесть!» — подумал я; во мне нарастало брезгливое презрение к этому старому капитану, который при всей своей благородной наружности держался столь малодушно.

— Ну, выкладывайте, — насмешливо сказал я. — Мы случайно встретимся с французским судном или, предположим, с американским; ведь это и есть наша цель, не так ли?

— Да, с американским. Именно это и есть наша цель.

— И уж тут-то мы себя покажем, я ручаюсь! Ай-яяй! И это бывший капитан пакетбота!

Я прикусил язык; наш разговор вдруг показался мне на редкость нелепым, да и на что он пытается меня толкнуть? Чего ради я разглагольствую перед седовласым моряком на его же собственном корабле и взываю к его доблести! Нет, конечно, меня дурачат, подстрекают самоуверенного профана поучать мастера и знатока своего дела на потеху всем богам и людям. И капитан Коленсо, конечно, исподтишка смеется надо мною и старается только об одном — так или иначе от меня избавиться. Еще минута — и даже Овценог поймет, что надо мной подшутили. А я, признаться, не переношу, когда надо мной смеются; другим это, может быть, и на пользу, во мне же мигом просыпается дух противоречия.

Но ежели капитан Коленсо и потешался надо мною, он весьма умело это скрывал. Со старческой нерешительностью он поглядывал то на меня, то на Сусанну.

— Я ничего более не могу вам объяснить, сэр. Последствия... Я мог бы смягчить их для вас... и все же вам придется рисковать. — Он было умолк, потом принялся меня уговаривать. — Прошу вас, не настаивайте, сэр, очень вас прошу! Я вынужден просто умолять вас об этом, сэр!

— И все же я настаиваю, — отвечал я с поистине ослиным упрямством. — Говорю вам, я не боюсь никаких опасностей. Но ежели вы непременно хотите отправить меня на катере вместе с моими друзьями, придется вам свистать наверх всю вашу команду и пускай стащат меня по трапу силой. Вот вам мое последнее слово.

— Ах, боже мой, боже мой! Скажите, по крайности, сэр, вы не женаты?

— Покуда имею несчастье оставаться холостяком. — И я отвесил поклон Сусанне, но дама эта как раз поворотилась ко мне своей широкой спиною, и поклон мой пропал втуне. — Кстати, — продолжал я, — не будете ли вы столь любезны ссудить мне перо, чернила и писчую бумагу? Я бы хотел переправить на берег письмо, чтобы его сдали на почту.

Сусанна пригласила меня следовать за нею; мы спустились в чисто прибранную, даже щегольскую кают-компанию, где спугнули двух довольно хорошеньких девиц: одна протирала вращающийся стол красного дерева, другая полировала медную дверную ручку. Они собрали свои тряпки, поспешно присели передо мною и исчезли по приказанию Сусанны, а она предложила мне сесть за стол и подала все, что надобно для письма. Кают-компания освещалась широким кормовым иллюминатором; справа и слева двери, тоже красного дерева, по-видимому, вели в спальные каюты; все филенки, не говоря уже о медных ручках и пластинках на дверях, сияли так, что в них можно было смотреться, как в зеркало, и даже бриться. «Но откуда здесь, на борту капера, столько женщин?» — подумал я, пробуя на ногте перо и принимаясь за первое в моей жизни любовное послание.

«Любимая, спешу сообщить тебе, что воздушный шар благополучно спустился и твой преданный Энн находится сейчас на борту...»

— Кстати, мисс Сусанна, как называется ваш бриг?

— Он называется «Леди Нипеан», а я мужняя жена и мать шестерых детей.

— Примите мои поздравления, сударыня, — отвечал я, поклонился и продолжал писать.

«... брига, который называется “Леди Нипеан” и идет из Фалмута в...»

— Простите, сударыня, но куда мы держим путь?

— Кажется, к Массачусетсу.

— Ах, вам так кажется?

Она кивнула.

— Молодой человек, послушайтесь моего совета и ворочайтесь восвояси.

— Сударыня, — сказал я неожиданно для самого себя, — я беглый военнопленный француз. — И тут, сжегши, как говорится, за собою все мосты, я откинулся в кресле, и мы поглядели друг другу прямо в глаза. — Я захватил с собой малую толику денег, но сердце мое осталось там, откуда я бежал, — продолжал я, все так же глядя ей в глаза. — Я пишу это письмо той, кому отдано мое сердце, прекрасной дочери Британии. Что вы на все это скажете?

— Что ж, — задумчиво произнесла Сусанна, — пути господни неисповедимы. Может, для вас так будет легче.

Видно, вся команда на этом корабле изъяснялась загадками. Я снова взялся за перо.

«...к Массачусетсу в Соединенных Штатах Америки, а оттуда я надеюсь незамедлительно перебраться во Францию. У тебя, верно, есть новости, дорогая, но боюсь, они еще не так скоро до меня дойдут. И все-таки даже если тебе вовсе нечего написать мне, кроме этих нескольких слов: “Я люблю тебя, Энн”, — напиши их и передай мистеру Робби, он перешлет письмо мистеру Роумену, а уж тот, может быть, сумеет как-нибудь тайком переправить его в Париж, улица дю Фуар, 16. Письмо надобно адресовать вдове Жюпиль для передачи “капралу, который когда-то хвалил ее белое вино”. Она непременно вспомнит: ведь человек, который имел мужество похвалить это вино, стоит того, чтобы о нем помнили, ибо он единственный в своем роде, среди всех французских солдат, второго такого не сыскать. Ежели к тебе явится юнец по имени Роули, можешь всецело положиться на его преданность, но боже тебя упаси довериться его сообразительности. А теперь целую имя “Флора” (шлюпка уже дожидается) и до того часа, когда я приеду за тобою, чтобы уже век с тобой не разлучаться, остаюсь твоим пленником.