Роберт Стивенсон - Странная история доктора Джекила и мистера Хайда - английский и русский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Роберт Стивенсон - Странная история доктора Джекила и мистера Хайда - английский и русский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Странная история доктора Джекила и мистера Хайда - английский и русский параллельные тексты
Автор:

Роберт Стивенсон
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

4.38/5. Голосов: 81
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
80

1

2

3

4

5

Роберт Стивенсон - Странная история доктора Джекила и мистера Хайда - английский и русский параллельные тексты краткое содержание

Странная история доктора Джекила и мистера Хайда - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Роберт Стивенсон, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

Повесть шотландского писателя Роберта Стивенсона, которая появилась 5 января 1886 года в Лондоне. По жанру — переосмысление традиционной для романтизма темы двойничества под углом зарождающейся научной фантастики.

Странная история доктора Джекила и мистера Хайда - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Странная история доктора Джекила и мистера Хайда - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Роберт Стивенсон

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

Second, because, as my narrative will make, alas! too evident, my discoveries were incomplete.	Во-вторых, как увы! станет ясно из этого рассказа, открытие мое не было доведено до конца.
Enough then, that I not only recognised my natural body from the mere aura and effulgence of certain of the powers that made up my spirit, but managed to compound a drug by which these powers should be dethroned from their supremacy, and a second form and countenance substituted, none the less natural to me because they were the expression, and bore the stamp of lower elements in my soul.	Следовательно, достаточно будет сказать, что я не только распознал в моем теле всего лишь эманацию и ореол неких сил, составляющих мой дух, но и сумел приготовить препарат, с помощью которого эти силы лишались верховной власти, и возникал второй облик, который точно так же принадлежал мне, хотя он был выражением и нес на себе печать одних низших элементов моей души.
I hesitated long before I put this theory to the test of practice.	Я долго колебался, прежде чем рискнул подвергнуть эту теорию проверке практикой.
I knew well that I risked death; for any drug that so potently controlled and shook the very fortress of identity, might, by the least scruple of an overdose or at the least inopportunity in the moment of exhibition, utterly blot out that immaterial tabernacle which I looked to it to change.	Я знал, что опыт легко может кончиться моей смертью: ведь средство, столь полно подчиняющее себе самый оплот человеческой личности, могло вовсе уничтожить призрачный ковчег духа, который я надеялся с его помощью только преобразить, увеличение дозы на ничтожнейшую частицу, мельчайшая заминка в решительный момент неизбежно привели бы к роковому результату.
But the temptation of a discovery so singular and profound at last overcame the suggestions of alarm.	Однако соблазн воспользоваться столь необыкновенным, столь неслыханным открытием в конце концов возобладал над всеми опасениями.
I had long since prepared my tincture; I purchased at once, from a firm of wholesale chemists, a large quantity of a particular salt which I knew, from my experiments, to be the last ingredient required; and late one accursed night, I compounded the elements, watched them boil and smoke together in the glass, and when the ebullition had subsided, with a strong glow of courage, drank off the potion.	Я уже давно изготовил тинктуру, я купил у некой оптовой фирмы значительное количество той соли, которая, как показали мои опыты, была последним необходимым ингредиентом, и вот в одну проклятую ночь я смешал элементы, увидел, как они закипели и задымились в стакане, а когда реакция завершилась, я, забыв про страх, выпил стакан до дна.
The most racking pangs succeeded: a grinding in the bones, deadly nausea, and a horror of the spirit that cannot be exceeded at the hour of birth or death.	Тотчас я почувствовал мучительную боль, ломоту в костях, тягостную дурноту и такой ужас, какого человеку не дано испытать ни в час рождения, ни в час смерти.
Then these agonies began swiftly to subside, and I came to myself as if out of a great sickness.	Затем эта агония внезапно прекратилась, и я пришел в себя, словно после тяжелой болезни.
There was something strange in my sensations, something indescribably new and, from its very novelty, incredibly sweet.	Все мои ощущения как-то переменились, стали новыми, а потому неописуемо сладостными.

I felt younger, lighter, happier in body; within I was conscious of a heady recklessness, a current of disordered sensual images running like a millrace in my fancy, a solution of the bonds of obligation, an unknown but not an innocent freedom of the soul.	Я был моложе, все мое тело пронизывала приятная и счастливая легкость, я ощущал бесшабашную беззаботность, в моем воображении мчался вихрь беспорядочных чувственных образов, узы долга распались и более не стесняли меня, душа обрела неведомую прежде свободу, но далекую от безмятежной невинности.
I knew myself, at the first breath of this new life, to be more wicked, tenfold more wicked, sold a slave to my original evil; and the thought, in that moment, braced and delighted me like wine.	С первым же дыханием этой новой жизни я понял, что стал более порочным, несравненно более порочным рабом таившегося во мне зла, и в ту минуту эта мысль подкрепила и опьянила меня, как вино.
I stretched out my hands, exulting in the freshness of these sensations; and in the act, I was suddenly aware that I had lost in stature.	Я простер вперед руки, наслаждаясь непривычностью этих ощущений, и тут внезапно обнаружил, что стал гораздо ниже ростом.
There was no mirror, at that date, in my room; that which stands beside me as I write, was brought there later on and for the very purpose of these transformations.	Тогда в моем кабинете не было зеркала: то, которое стоит сейчас возле меня, я приказал поставить здесь позже именно для того, чтобы наблюдать эту метаморфозу.
The night however, was far gone into the morning-the morning, black as it was, was nearly ripe for the conception of the day-the inmates of my house were locked in the most rigorous hours of slumber; and I determined, flushed as I was with hope and triumph, to venture in my new shape as far as to my bedroom.	Однако на смену ночи уже шло утро утро, которое, как ни черно оно было, готовилось вот-вот породить день, моих домочадцев крепко держал в объятиях непробудный сон, и я, одурманенный торжеством и надеждой, решил отправиться в моем новом облике к себе в спальню.
I crossed the yard, wherein the constellations looked down upon me, I could have thought, with wonder, the first creature of that sort that their unsleeping vigilance had yet disclosed to them; I stole through the corridors, a stranger in my own house; and coming to my room, I saw for the first time the appearance of Edward Hyde.	Я прошел по двору, и созвездия, чудилось мне, с удивлением смотрели на первое подобное существо, которое им довелось узреть за все века их бессонных бдений; я прокрался по коридору чужой в моем собственном доме и, войдя в спальню, впервые увидел лицо и фигуру Эдварда Хайда.
I must here speak by theory alone, saying not that which I know, but that which I suppose to be most probable.	Далее следуют мои предположения не факты, но лишь теория, представляющаяся мне наиболее вероятной.
The evil side of my nature, to which I had now transferred the stamping efficacy, was less robust and less developed than the good which I had just deposed.	Зло в моей натуре, которому я передал способность создавать самостоятельную оболочку, было менее сильно и менее развито, чем только что отвергнутое мною добро.
Again, in the course of my life, which had been, after all, nine tenths a life of effort, virtue and control, it had been much less exercised and much less exhausted.	С другой стороны, самый образ моей жизни, на девять десятых состоявшей из труда, благих дел и самообуздания, обрекал зло во мне на бездеятельность и тем самым сохранял его силы.
And hence, as I think, it came about that Edward Hyde was so much smaller, slighter and younger than Henry Jekyll.	Вот почему, думается мне, Эдвард Хайд был ниже ростом, субтильнее и моложе Г енри Джекила.

Even as good shone upon the countenance of the one, evil was written broadly and plainly on the face of the other.	И если лицо одного дышало добром, лицо другого несло на себе ясный и размашистый росчерк зла.
Evil besides (which I must still believe to be the lethal side of man) had left on that body an imprint of deformity and decay.	Кроме того, зло (которое я и теперь не могу не признать губительной стороной человеческой натуры) наложило на этот облик отпечаток уродства и гнилости.
And yet when I looked upon that ugly idol in the glass, I was conscious of no repugnance, rather of a leap of welcome.	И все же, увидев в зеркале этого безобразного истукана, я почувствовал не отвращение, а внезапную радость.
This, too, was myself.	Ведь это тоже был я.
It seemed natural and human.	Образ в зеркале казался мне естественным и человеческим.
In my eyes it bore a livelier image of the spirit, it seemed more express and single, than the imperfect and divided countenance I had been hitherto accustomed to call mine.	На мой взгляд, он был более четким отражением духа, более выразительным и гармоничным, чем та несовершенная и двойственная внешность, которую я до тех пор привык называть своей.
And in so far I was doubtless right.	И в этом я был, без сомнения, прав.
I have observed that when I wore the semblance of Edward Hyde, none could come near to me at first without a visible misgiving of the flesh.	Я замечал, что в облике Эдварда Хайда я внушал физическую гадливость всем, кто приближался ко мне.
This, as I take it, was because all human beings, as we meet them, are commingled out of good and evil: and Edward Hyde, alone in the ranks of mankind, was pure evil.	Этому, на мой взгляд, есть следующее объяснение: обычные люди представляют собой смесь добра и зла, а Эдвард Хайд был единственным среди всего человечества чистым воплощением зла.
I lingered but a moment at the mirror: the second and conclusive experiment had yet to be attempted; it yet remained to be seen if I had lost my identity beyond redemption and must flee before daylight from a house that was no longer mine; and hurrying back to my cabinet, I once more prepared and drank the cup, once more suffered the pangs of dissolution, and came to myself once more with the character, the stature and the face of Henry Jekyll.	Я медлил перед зеркалом не долее минуты мне предстояло проделать второй и решающий опыт: я должен был проверить, смогу ли я вернуть себе прежнюю личность или мне придется, не дожидаясь рассвета, бежать из дома, переставшего быть моим. Поспешив назад в кабинет, я снова приготовил и испил магическую чашу, снова испытал муки преображения и очнулся уже с характером, телом и лицом Генри Джекила.
That night I had come to the fatal cross-roads.	В ту ночь я пришел к роковому распутью.
Had I approached my discovery in a more noble spirit, had I risked the experiment while under the empire of generous or pious aspirations, all must have been otherwise, and from these agonies of death and birth, I had come forth an angel instead of a fiend.	Если бы к моему открытию меня привели более высокие побуждения, если бы я рискнул проделать этот опыт, находясь во власти благородных или благочестивых чувств, все могло бы сложиться иначе и из агонии смерти и возрождения я восстал бы ангелом, а не дьяволом.
The drug had no discriminating action; it was neither diabolical nor divine; it but shook the doors of the prisonhouse of my disposition; and like the captives of Philippi, that which stood within ran forth.	Само средство не обладало избирательной способностью, оно не было ни божественным, ни сатанинским, оно лишь отперло темницу моих склонностей и, подобно узникам в Филиппах, наружу вырвался тот, кто стоял у двери.