Кальман Миксат - Том 2. Повести

— Это я! Балашша! — громко закричал барон. Однако и на это не отворилось ни окно, ни дверь. Барон сердито хлестнул нагайкой по окну:

— Эй, почему не отворяешь?

Ему ответило сразу пять-шесть хриплых голосов:

— Мы не можем. Мы связаны. Ради бога, добрый человек, войди в дом, развяжи нас!

— А кто вы такие? — спросил удивленный Балашша.

— Жандармы, — ответили ему в три голоса.

— Что за черт, — прошипел барон. — Какие жандармы?

— Мы на поимку Круди ехали.

— Чепуха! Те скачут сейчас через Бролинский лес. Ничего не понимаю!

Но он уже начал понимать, и сердце его забилось больно-больно: значит, то была все-таки Мими?!

Спрыгнув с коня, барон, не привязывая его, бросился к двери. Но дверь была заперта. Тщетно тряс он ее, напирал плечом — она выдержала его натиск. Наконец барон нашел на дворе топор и колотил им по двери до тех пор, пока она с громким треском не раскололась надвое.

Проникнув в дом, Балашша понял все. Посредине избы, друг подле друга, словно кули с мукой, белели тела раздетых донага связанных парней.

— Вот это да! — воскликнул барон не без иронии. — Кто ж это вас так осрамил?

— Разбойники Круди, ваше сиятельство, — сказал один из парней, признавший Балашшу. — Вломились сюда вчера вечером, посбивали нас с ног, раздели и на наших глазах вырядились жандармами!

— Гм, вы хорошо отделались! Видно, порядочные они люди, — не спалили вас вместе с домом. А где же хозяйка?

— Тоже связанная сидит где-то в кладовке!

— А подпоручик?

— Здесь я, сударь, — донесся жалобный голос из-под лежанки. Вот куда засунули меня трусливые негодяи!

Балашша разрезал путы, после чего жандармы извлекли из-под кровати настоящего подпоручика Шершинского, который, представившись барону, тотчас же принялся жаловаться и пространно хвастать, какой у него был великолепный план захвата сразу всей банды. Если бы ему только не помешали… А теперь как ему выйти отсюда без платья? Ах, язычники, ах, варвары! И как грубо обошелся с жандармами негодяй Круди!

— Но ничего, — грозил офицер, — пусть он только попадется мне в руки. Спущу с него шкуру, выделаю у Крапецкого (есть такой перчаточный мастер во Львове) и сошью себе охотничью куртку или, по крайней мере, жилетку!

Тут подпоручик печально оглядел себя:

— Какой ужас! Снять офицерский мундир с меня, Шершинского, предки которого были когда-то королями. Aber nur kurze Zeit, liber Baron! [78] Но только очень ненадолго, дорогой барон! (нем.)

1901

Перевод О. Громова

Уже само название показывает, что я увлеку своих читателей в Трансильванию. И к тому же в один из самых крупных ее городов, где проживает Иштван Апро.

Почтеннейший Иштван Апро — не какой-нибудь прославленный в истории витязь давних времен (таких охотно извлекают на свет божий писатели), а самый обыкновенный сапожных дел мастер наших дней (он и поныне еще живет и тачает сапоги), — такой, каких в Мишкольце, по крайней мере, сотня. Если бы речь шла только о сапогах, то, разумеется, не стоило бы утомлять читателя; однако господин Апро получил известность главным образом благодаря своей дочери — девице Каталине.

Я не хочу этим сказать, что в своей профессии он не был превосходным мастером, поскольку он, надо думать, хорошо делал наружное облачение для людских ног; его лавка на Главной, площади, против харчевни «Король Матяш», посещалась многими, причем в числе заказчиков Апро были самые влиятельные люди города.

Более того: честолюбивые замыслы мастера как раз в этой области простирались особенно далеко, подогревая его фантазию и давая пищу для напряженных раздумий. Когда в 1891 году на его бахче, которой он дал название «Змеиное гнездо», уродились на удивление всем в городе огромного размера арбузы, Апро выбрал самый большой из них и захватил с собой в Карлсбад (его уже в третий раз посылал туда городской врач Пал Прибли для лечения печени) — в знак почтения и уважения к тамошнему королю сапожников Маннль-Хейну.

Живописная, наверное, была сцена, когда его милость господин Апро в праздничном костюме появился с огромным арбузом в известной мастерской Маннль-Хейна «Хунгария», расположенной против Шлоссбруна *, и, представившись, вручил сей оригинальный подарок, чудо природы, немцу с мохнатыми, как у Ференца Деака, бровями, — немцу, который благодаря своему мастерству стал такой знаменитостью, что приводил в изумление даже государей.

Очевидцы рассказывают (поскольку почтеннейшего Апро сопровождал его шурин, Габор Бизете, тоже сапожник, с зятем), что оба сапожных дел мастера во время церемонии передачи арбуза не отрываясь смотрели друг другу на ноги, украдкой, на глаз снимая с них мерки.

Конечно, тогда-то никому это и в голову не приходило. Их намерения выяснились только позднее, спустя несколько недель, когда Маннль-Хейн прислал в подарок нашему господину Апро пару ботинок из кожи горной серны, получив вскоре и от него ответный дар.

Присланные ботинки обоим пришлись на диво впору и были столь удобны, что Маннль-Хейн, надев их, якобы даже воскликнул:

— Tausend Crucifix! [79] Тысяча чертей! (нем.) Вот это мастер! За всю свою жизнь я не носил такой удобной обуви!

Ясно, что в следующем сезоне господин Иштван Апро щеголял по улицам Карлсбада в ботинках Маннль-Хейна, а тот — в ботинках, сшитых Иштваном Апро. Так поступают учтивые государи, облачаясь каждый в мундиры, принятые при дворе другого.

Словом, если при всем при этом известность пришла к Иштвану Апро не благодаря его сапогам, то его вины тут нет; это свидетельствует лишь о низком уровне развития нации. Венгры недостаточно еще разбираются в нюансах, нет у них чутья на нюансы, нет чувства формы. Они замечают только существенные отклонения и расхождения, знают, например, такие сорта кожи, как шевро, сафьян, хром, шагрень, но какие чудеса можно сотворить из них с помощью колодки, ножа, шила, иглы, дратвы, молотка, гвоздей и души сапожного мастера (ибо он душу вкладывает в тачаемую им обувь), — об этом у моих соотечественников нет ни малейшего представления.

Только при таких условиях могло случиться, что Апро прославился лишь благодаря красоте своей дочери, хотя это вовсе не заслуга, а просто игра природы, пустая случайность: дочь выросла премиленькой девушкой, радующей глаз, хотя ни сам почтеннейший Апро, ни его покойная супруга красотой не отличались. Можно подумать, что Кати, дочь их, родилась под розовым кустом.

Это тем более удивительно, что красивые дочери обычно бывают у трактирщиков или у пряничников, а также у галантерейщиков; дочери портных, как правило, худы, со впалой грудью; у мясников дочери пышные и крепкие, у дубильщиков — веснушчатые, у сапожников — коренастые и бесформенные, как початок. Правда, в Мюнхенской галерее красоты выставлен портрет темноволосой дочери одного сапожника, которая своей красотой побивает герцогинь и королевен, чьи портреты длинными рядами тянутся по стенам, в том числе и нашу преставившуюся государыню прекрасную Луизу Виттельсбах *.