Кальман Миксат - Том 2. Повести

В ту пору венгры ели еще руками: брали из большой ендовы какую-нибудь утиную ножку и обгрызали с нее все самые лакомые части. «Вилка была известна, — пишет Галиотто, — только народам по другую сторону реки По».

А поскольку всякое жаркое подавалось с обильной подливкой, то эта шафранового цвета жидкость так и струилась по пальцам трапезующих, не щадя, разумеется, и их бархатных кафтанов (вот когда, должно быть, хорошо жилось чистильщикам одежды!). Но Матяш, который тщательно следил за чистотой своего платья и умел есть очень аккуратно, всякий раз ополаскивал пальцы в теплой воде, что ставили ему специально для этой цели в глиняной кружке. До этой-то кружки и дотронулась теперь Анна Гергей:

— Позвольте, ваше величество, взять мне на память вот эту кружку, если можно…

По залу пронесся ропот удивления. Вот это сюрприз! Одна красавица пожелала самое дорогое сокровище целого государства, а другая из всех сверкающих драгоценностей выбрала себе совершенную безделицу, какой-то глиняный кувшин. Да что это с тобой, бабонька? Спятила ты, что ли?

Старый Рошто даже головой покачал:

— Волос долог, а ум короток.

Однако король Муйко и здесь не утратил своей серьезности. Равнодушно улыбнувшись, ибо для короля, что золото, что глина, — одна цена, он сказал:

— Пусть будет по-твоему. А теперь твой черед, малышка. О, Вуца! Сейчас она станет выбирать! Все с любопытством подались вперед. Ведь эта девушка — сущий чертенок!

Вуца поправила свой кушак, помявшийся, пока она сидела за столом, встала, будто ученица в школе, и звонким смелым голосом отчеканила:

— Ваше величество, дайте мне в подарок на один год вашего главного повара. На память!

— На память? — переспросил король Муйко в замешательстве.

Он был готов к чему угодно, только не к такой просьбе. Что делать? Не может же он пообещать королевского повара. Об этом уговора не было. И он беспокойно устремил свой взор в левый угол зала, где в кругу своих приятелей, скрестив руки /На груди, стоял настоящий король.

Матяш сразу же сообразил, куда клонит девушка, и незаметно подмигнул Муйко: соглашайся, мол.

И Муйко торжественно изрек:

— Итак, Андраша Погру, повара нашего, передаем в собственность сей девицы сроком на один год, сохранив за ним жалованье и все прочее, что причитается ему от государевой казны на королевской службе. События, с удивительной быстротой сменявшие друг друга, наэлектризовали присутствовавших. Сытый человек быстро поддается скуке, но и быстро загорается. В трапезной царила тишина — слышно было, как муха пролетит, — с таким напряжением следили все за происходящим; никто и внимания не обращал на то, что в зале очень душно, а воздух стал прямо лиловым от паров, поднимавшихся над яствами, и что знаменитые песочные часы Подебрада * показывали давно, что пора бы и ужинать.

— Теперь перейдем к выбору мужей!

Напряженное внимание собравшихся возросло до предела. Застолье заколыхалось, будто ржаное поле под легкими порывами ветерка. Затем все затаили дыхание. Только старый Рошто, раскрасневшийся от выпитого, как рак, по-видимому, подумав вслух, вдруг выпалил:

— А что же со мной теперь будет?

— Как что? — перебил его главный дегустатор. — Мужем будете, если какая-нибудь из красавиц вас выберет.

— А как же подарок? — пролепетал старик. Но эти его слова расслышали только те, кто сидел поблизости.

Его величество Муйко оставил без внимания возглас управляющего и предложил женщинам в том же порядке, что и в первый раз, выбрать себе мужей.

— Мужей? Правильно! — негодующе ворчал итальянский доктор Антонио Вальвасори. — Надеюсь, избранники тоже пожелают обратиться ко мне для предварительного снятия пробы?

Мария Шрамм ответила едва слышным и таким тоненьким голоском, что, казалось, это пчелка прожужжала:

— Прошу, ваше величество, три часа на раздумье.

— Ох, и хитра же! — прозвучал из толпы слуг чей-то голос. — За это время она обо всех справки навести хочет.

— Теперь твой черед, Анна Гергей!

Красавица стремительно встала и, окинув зал взором своих блестящих глаз, направилась прямо в левый угол. Все взгляды были прикованы к ее гордому, гибкому стану. Изнемогая от жары и духоты в трапезной, вдовушка так далеко сдвинула свой шелковый ортон на затылок, что в конце концов он соскользнул с головы и упал на пол. Анна хотела подхватить его на лету, но от быстрого движения развязалась еще и лента, которой были схвачены волосы: коса распустилась, и водопад темно-русых волос низвергнулся вниз, покрыв ей и плечи, и грудь, всю ее до самых колен, словно покрывалом. Только у богинь бывают такие покрывала.

Анна наклонилась, чтобы поднять ортон (кто не хочет окончательно пасть жертвой искушения, зажмурьтесь лучше и не смотрите!), и ее великолепные формы еще отчетливее очертились под одеждами, а волна волос с легким шелестом плеснулась о мраморные плиты пола.

Выпрямившись, красавица селищанка сделала еще несколько шагов вперед и положила свою маленькую ладонь на руку Матяша.

— Вот кого я выбираю!

Ропот возмущения и ужаса прошелестел по залу. Но не столько этот шум, сколько воцарившаяся затем гнетущая, мучительная тишина показалась Анне странной, хотя она и не понимала, в чем дело.

Селищанка взглянула на «короля», его лицо тоже выражало ужас, голова дергалась, а губы шевелились безмолвно, словно он не находил слов. Только избранник Анны улыбался. Сделав Муйко знак молчать, он весело воскликнул:

— Улаживал я дела и потруднее! — А затем, протянув руку красавице вдовушке, ласково шепнул ей на ушко: — Спасибо, голубушка, что именно меня ты вспомнила! Ты ведь тоже сегодня с самого утра у меня из головы не выходишь. Есть тут, правда, одна закавыка, но не беда, вдвоем мы ее с тобой осилим. А пока садись вот сюда, на подушку.

Тем временем Муйко предложил и Вуце сделать свой выбор. Девушка, побледнев, как стенка, молча потупила глаза, сердечко ее от волнения громко застучало; она знала, что ей нужно что-нибудь сказать, но не могла вымолвить ни слова.

В этот миг Матяш стремительно приблизился к столу и остановился перед Муйко. На его безусых губах играла хитрая, озорная улыбка. Анна, издали наблюдавшая за своим избранником, только диву давалась: до чего же смелого парня выбрала она себе в мужья, ишь как подошел к королю, будто знатный боярин какой, даже головы не склонил.

— Прошу, ваше величество, прежде всего объявить, что обеденным залом следует считать пространство на пять тысяч квадратных саженей вокруг вашего трона.

И, хотя никто из присутствовавших не понял, чего хочет Матяш, король Муйко милостиво изрек:

— Повелеваю, что обеденный зал с сего момента увеличивается до пяти тысяч квадратных саженей.