Рене Баржавель - Девушки и единорог

Она увидела, как один из мужчин указал жестом на соседа и услышала голос отца:

— Элен, вот твой будущий муж, если ты не возражаешь.

Мир мрака мгновенно превратился в мир света, солнце вспыхнуло посреди комнаты, звон серебряных литавров послышался с горизонта. Элен покраснела, затем побледнела и почувствовала, что сейчас упадет в обморок. С неимоверным усилием она удержалась на ногах, глаза у нее затуманились слезами. Она шагнула к Амбруазу со смирением и гордостью, словно посвященная, приносящая в жертву свои волосы, символ ее девичества. Она пробормотала:

— Клянусь, я сделаю все, чтобы вы были счастливы.

И она протянула к нему руки, держа их ладонями кверху. Растроганный Амбруаз взял ее за руки, не представляя, что делать дальше. Потом слегка встряхнул их и отпустил.

Сэр Джон не сводил глаз с потрясенной дочери, не в силах отогнать одну и ту же мысль: что такого она нашла в этом Амбруазе? Потом он сказал Элен, что ее будущий муж не может отложить свой отъезд, но вернется на Сент-Альбан через три месяца для церемонии бракосочетания.

— Полагаю, что потом вы уедете в Лондон, чтобы находиться рядом с мужем.

— Обязательно, — подтвердил Амбруаз.

В Англию, в Лондон, куда угодно. Элен была готова сопровождать своего избранника на край света, куда и когда он захочет. За одни лишь сутки она умерла и возродилась к жизни. Сейчас она находилась в раю.

Сэр Джон медленно покачал головой. Он надеялся, что за три месяца к Элен вернется ее обычная уравновешенность, и ее мнение изменится. Он хотел этого, надеялся, но не был слишком уверен.

На следующее утро Амбруаз покинул Сент-Альбан, выжатый, как лимон, передозировкой эмоций.

Остров превратился в корабль с грузом счастья. Лес, воодушевленный солнцем и дождями, буйно разрастался, благодаря щедрым весенним сокам. Деревья отдавались ладоням ветра, словно влюбленные девушки. Ветер ласкал их, обнимал, мчался дальше, возвращался, трепал и оставлял взбудораженными. Над округлыми выступами зеленого массива острием стрелы поднимался гигантский тис. Птенцы, только что вылупившиеся в гнездах, жадно раскрывали клювики в ожидании пищи, неимоверное количество цветов ежечасно рождалось и умирало, и их аромат смешивался с зеленым запахом листьев, разорванных пальцами ветра. Постоянно менявшиеся блики света струились по зелени, словно цветные прожилки в живом зеленом мраморе.

Фантастический танец пыльцы и насекомых срывал все запоры с цветов, пыльца внедрялась в рыльца пестиков, и в цветах начиналась последовательность волшебных изменений, торжественным финалом которых могло стать новое дерево.

Каждое утро Элис возвращалась домой после общения с Христом, скользя над зелеными равнинами на пьяном велосипеде, готовом взлететь к небесам. Элен мечтала о радостной жизни в Англии, где она будет неотступно находиться рядом с Амбруазом. Мать собирала для нее приданое, служанки украшали вышивкой простыни и наволочки. Гризельда узнавала Шауна после того, как познала любовь. Ардан, в жилах которого буйно бурлила весенняя кровь, носился по газонам и аллеям, валялся на траве кверху брюхом, извивался и кувыркался, не понимая, что с ним происходит. Вечерами он подолгу сидел, подняв морду к луне, и негромко подвывал.

Сэр Джон, ничего не понимавший в происходящем вокруг, хорошо ощущал бурлящую в доме радость и растворялся в ней. Он ни о чем не беспокоился и был прав, потому что жизнь на Сент-Альбане просто вернулась к естественному равновесию после нескольких экстравагантных кульбитов.

А вот леди Гарриэтта не чувствовала ничего особенного. Она видела, что Гризельда выглядит прекрасно, радовалась счастью Элен, иногда вздыхала, думая о расставании с Элис, но все же не сомневалась в ее безоблачном будущем. Больше всего ее волновало будущее Джейн, возможно, потому, что она была младшенькой, и ее детское личико все еще отчетливо сохранялось в материнской памяти.

На протяжении дня она то и дело интересовалась: «Где Джейн? Что она сейчас делает?» И при малейшем намеке на безделье тут же находила ей очередное срочное задание. Она более старательно, чем других дочерей, приобщала ее к бесчисленным обязанностям хозяйки дома, учила поведению как в повседневной жизни, так и в случае столкновения с неожиданным. Джейн с удовольствием усваивала уроки матери, уже предвкушая, как она будет воспитывать своих будущих дочерей. Но когда она вспоминала подслушанный разговор тетки Августы с отцом, она задумывалась, благодаря какому чуду на острове может появиться кандидат в мужья для нее. Часто при этом ее охватывало отчаяние, и она зарывалась лицом в подушку, по которой отчаянно колотила кулачками.

— Моя ласточка, — говорила ей Эми. — Сходи набери цветков акации, я научу тебя, как печь вкусные пончики, добавляя в тесто цветки. Только бери те, что раскрылись, но еще не начали увядать. Принюхивайся, и ты поймешь, какие годятся, а какие нет.

И успокоившаяся Джейн занималась пончиками, не забывая старательно проверять то, что доставала из печи.

Китти, девушка полная и весьма увесистая, энергично крутила педали и без устали носилась по дорогам и в дождь, и в солнце, привязав на багажнике корзинку с двумя крышками. Она всегда находила нуждавшегося в помощи бедолагу, тут же бросалась на выручку, обливаясь потом, теряя по дороге гребни из волос, поправляя на ходу растрепавшиеся локоны и совершенно не беспокоясь о том, как она выглядела. Она никогда не унывала и всегда была готова помочь нуждающимся.

Выкрашенное в небесный цвет и сверкающее медными деталями насекомое на сияющих, словно солнце, колесах, уносило в облаках волшебного тумана Шауна и Гризельду в тайные убежища среди цветов и озер. Продолжая совместные путешествия, они останавливались на зеленых лужайках, смотрели друг на друга, говорили и слушали. Шаун раскрывал перед девушкой двери в реальный мир, почти такой же сказочный, как и ее мечты. Он рассказывал об Италии, о Франции и Германии, он много говорил об Ирландии, о которой, как выяснила Гризельда, она ничего не знала. Она ничуть не удивлялась уму юноши, не соответствовавшему его положению, его страстной увлеченности справедливостью. Ведь все это она давно прочитала в его глазах. Дни без Шауна проходили в ожидании дней с ним. О будущем она не задумывалась. А он не заводил разговоры на эту тему.

Таким образом, весенний остров, населенный цветами, птицами и девушками, продолжал плавание к другому краю времени. На его календаре сменялись часы и дни жизни пчел, деревьев и камней. Уагу, спрятавшийся в своей норе под корнями тиса, дремал, свернувшись клубком и уткнувшись носом в пушистый хвост с белым кончиком.