Марк Твен - Собрание сочинений в 12 томах.Том 1

Впрочем, обычно Твен не спешил с рецептами, он лишь зорко подмечал, где и что на его родине неладно.

Ни в одно собрание сочинений писателя не входил до сих пор фельетон «Исправленный катехизис» (1871). Твен дерзнул выступить в нем против всесильного Твида — взяточника, державшего в своих руках демократическую партию в Нью-Йорке. Снова автор пародирует воскресную школу, и снова он идет дальше насмешек над учением и правами церковников. Что такое бог, единый в трех лицах? — вопрошает Твен. Это — деньги, в виде золота, банкнотов и акций. Вот «истинный и единственный бог, всемогущий и всесильный, а Уильям Твид — его пророк».

Обличительный характер носят не только произведения Твена на политические темы (например, рассказ «Как меня выбирали в губернаторы», 1870), — и в некоторых, невиннейших на первый взгляд шутках проступают черты социальной сатиры. В рассказе «Как я редактировал сельскохозяйственную газету» (1870) одна смешная нелепость громоздится на другую. Возвратившийся на свой пост редактор обвиняет временного заместителя в невежестве. Защищая себя, простак-рассказчик дает понять, что другие редакторы еще более невежественны, чем он: к тому же они наглецы и лицемеры. Оказывается, что в содеянных героем рассказа глупостях отражена в гротескно-заостренной форме фальшь, пустившая корни в американской печати, да и не только в печати. Таков подспудный смысл этих комических эксцентричностей. К подобным произведениям Твена с полным основанием может быть отнесено приведенное Горьким глубокое замечание Ленина о том, что в «эксцентризме», как одной из форм искусства, есть «какое-то сатирическое или скептическое отношение к общепринятому, есть стремление вывернуть его наизнанку, немножко исказить, показать алогизм обычного» [1] В. И. Ленин, О литературе и искусстве, Гослитиздат, М. 1957, стр. 565. .

И в прошлом веке апологеты буржуазии создавали легенды об Америке как о стране национального равенства. Но сразу же после Гражданской войны, которая, казалось бы, уничтожила самый вопиющий вид национального гнета — рабство негров, Твен увидел, что на самом деле национальные меньшинства в Америке подвергаются преследованиям. Еще в Сан-Франциско он написал едкий фельетон о преследованиях китайцев — этих скромных и честных тружеников. Фельетон остался не напечатанным, ибо газета, в которой Твен сотрудничал, боялась (как вспоминал писатель в журнале «Галакси» несколько лет спустя) «задеть кое-кого из подписчиков». В рассказе «Возмутительное преследование мальчика» (1870) Твен выступает в роли «защитника» маленького негодяя, швырявшего камнями в китайцев (как часто на протяжении последующих сорока лет писатель будет иронически «защищать» мерзавцев разных рангов для того лишь, чтобы с максимальной полнотой выявить истинный характер этих людей, сорвать с них маску добропорядочности). Еще более едкая насмешка заключена в рассказе «Приятель Голдсмита снова в чужой стране» (1870).

О том, что еще на рубеже 60-х и 70-х годов прошлого века Твен иной раз с беспокойством глядел на жизнь в Америке, говорит также такой, несколько неожиданный факт: в ряде его произведений и заметок «для себя» ощущается перекличка с настроением американских романтиков середины века. Кое-что из написанного Твеном во время поездки на Сандвичевы острова мог бы повторить и Герман Мелвилл, автор «Тайпи», так убежденно утверждавший превосходство всего склада жизни дикарей над безрадостным миром цивилизации. Вернувшись в Сан-Франциско, первый большой капиталистический город, где ему пришлось жить довольно долго, Твен отметил в своей записной книжке: «Снова дома. Нет, не дома, а в тюрьме, снова в тюрьме, и прекрасное чувство свободы исчезло. Город кажется таким тесным, и так много в нем мрачного: труд, заботы, деловые тревоги».

Незадолго до своего сорокалетия Твен писал одному другу, что он совершенно счастлив. Если есть на свете человек, «который знает счастье более полное, ровное и беспрестанное, пусть он явится передо мной, — шутил писатель, — пусть докажут, что он действительно существует. По моему убеждению, такого человека нет».

Это были светлые годы в жизни писателя. Полный энергии и радостных ожиданий, он уверенно глядел вперед. Твен был счастлив в кругу семьи. Его литературные дела складывались на редкость успешно. Еще недавно он был старателем-неудачником, мелким провинциальным журналистом, а теперь стал признанным писателем, состоятельным человеком. И этот баловень судьбы не склонен был идти по проторенной дорожке, создавать только сдобренные юмором очерки, фельетоны да комические рассказы несколько экстравагантного характера. Его литературные интересы ширились, творческие силы росли и искали выхода. В 1873 году Твен завершил свой первый роман «Позолоченный век».

Эту книгу он задумал писать вместе с литератором Чарлзом Уорнером, — он не чувствовал уверенности в том, что сам справится с таким произведением.

Позднее Твен с наивной гордостью отметил, что, начав работу над романом, он в первый же день написал рекордное число страниц. Столь же легко и успешно трудился писатель и дальше. О чем же рассказал с таким вдохновением этот жизнерадостный человек во вступительных главах своего первого романа?

«Позолоченный век» начинается с истории семьи фермера Хокинса. Родственник приглашает Хокинса переселиться в Миссури, где фермеров ждет, заверяет он, зажиточная жизнь. Но бедность и несчастья не покидают Хокинсов и в новых краях. В Миссури семья снова нищенствует. Хокинс умирает с чувством, что его близкие оставлены «в жестокой бедности». Судьба его поистине трагична.

Столь же беспросветна и описанная в первых главах романа жизнь родственника Хокинса — Селлерса. Он создает один за другим всякие прожекты обогащения, изобретательно пытается скрыть свою нищету, но терпит неудачи.

Итак, выйдя на широкие просторы романа, Твен прежде всего с невеселой усмешкой поведал о гибели надежд, о горькой нужде. Почему же у писателя, чуть ли не кичившегося своим счастьем, возник мотив несбывшихся ожиданий? В основе многих эпизодов и образов «Позолоченного века» лежит материал автобиографического характера. Судьба Хокинса напоминает судьбу отца самого Твена. И все же первая часть «Позолоченного века» это не только рассказ о жизни родных писателя. Не случайно дальнейшие главы книги, где говорится о золоте, плывущем в карманы людей, пронизаны едким сарказмом, откровенной издевкой.

В своем романе писатель сумел, как и все большие художники слова, через индивидуальное показать общее, типичное. Характерно, что на склоне лет, когда Твен говорил об американской действительности с яростным гневом, он решительно отвергнул мысль, что его «проклятья» порождены какими-либо личными переживаниями. «Разве вас не волнуют несчастья других куда больше, чем любое личное горе?!» — заметил он в одном из писем.