Кальман Миксат - Том 4. Выборы в Венгрии. Странный брак

Почтенный Тоот и его домочадцы подождали, пока придорожная пыль не поглотила оба экипажа и прощально развевавшиеся белые платки; только после этого все обитатели трактира вернулись домой и провели остаток дня в воспоминаниях о том, как понравились Бутлеру зажаренный гусь, пончики и жареные почки. А соуса он попробовал дважды. А Пирошка, душечка, все яблоки съела. «Ты молодчина, мать, что сохранила их до сих пор». Выйдя на террасу, достойный Тоот гордо произнес:

— А все-таки, жена, быть трактирщиком — первейшее занятие на земле! Это великое дело! Какие только люди у тебя не бывают! Какие люди! Предложи мне Рёске со всеми окрестными владениями, не стал бы я ни скорняком, ни псаломщиком.

Граф Бутлер ехал следом за экипажем Пирошки до первого перекрестка.

— Поворачивай налево, Михай!

— Прощу прощения, ваше сиятельство, но поворот на Имрег не здесь.

— А мы и не поедем в Имрег. Мы поедем домой, в Бозош, — сказал граф.

Такое решение пришлось всем по душе. В особенности обрадовался господин Будаи, увидев, что хозяин прибыл в веселом расположении духа.

— Ну, что говорят попы в Эгере? — спросил старик.

— Малость позлили меня, — засмеялся граф. — Но и я в долгу не останусь.

И в самом деле, досаждать католическим попам граф принялся несколько дней спустя. Он пожертвовал огромные суммы на протестантские школы и церкви. В Марамарошсигет и Патакский университет он лично отвез свой дар. Пускай попы-католики лопнут от злости и зависти.

И вообще Янош сильно переменился: повеселел, много времени уделял развлечениям, сзывая, как прежде, своих друзей и полной горстью разбрасывая деньги направо и налево. Он стал так расточителен, что старый Будаи заволновался: «Нашему графу не хватит и сокровищ Дария».

А то вдруг принялся собирать коллекции различных вещей, очень дорогих, хотя, по мнению некоторых, и не имевших никакой ценности. Его агенты разъезжали по свету, разыскивая для него всякие древности, картины Рафаэля и Корреджио, редкостные фарфоровые безделушки. А что в них толку? Всем им уготована одна судьба — однажды их разобьет или попортит неосторожная горничная.

— Кончину предчувствует, — говорили те, кто ближе знал Бутлера.

Как-то осенью Бутлер ехал в Пожонь в своем новом парижском экипаже (тогда только что изобрели бруммеровскую коляску). В ногах у него лежал кожаный футляр с парадной саблей и драгоценностями, стоившими двадцать пять тысяч форинтов.

Хроника повествует о том, что граф сидел, развалившись в своей коляске, и дремал, а так как большой футляр с драгоценностями мешал ему удобно вытянуть ноги, он взял и вышвырнул его из экипажа.

Эта необычайная выходка поистине барской расточительности, свидетельствовавшая о чрезмерной любви к удобствам, вызвала такую зависть Петера Черновича, другого знаменитого в те времена мота и прожигателя жизни, что он стал врагом Бутлера.

А ведь это дурачество графу ничего не стоило, потому что какой-то подпасок подобрал драгоценности на дороге, а исправник, которому их передали, увидев на крышке герб Бутлеров, тут же вернул драгоценности графу.

В Пожони можно было истратить еще больше денег. Для этого имелись там три бездонных пропасти: азартные игры за карточным столом, бега да скачки, а также цыгане. Четвертая пропасть была самой опасной и всепожирающей, но, к счастью, Бутлеру она не угрожала, так как на женщин он не обращал никакого внимания.

Но и эти три пропасти поглощали несметные суммы, и граф стал делать крупные долги. Вскоре он продал свое имение в Имреге, а другие заложил в Вене за огромные деньги.

Люди только головами качали: «Даже если б он ложкой хлебал золото, и то не истратил бы такую тьму денег!» Некоторые предсказывали, что, если так дело пойдет и дальше, через четыре года он совершенно разорится. Кое-кто даже предсказывал: быть Бутлеру писарем в комитатском управлении в Унте; подойдет ли только его почерк для этой должности?

Другие же так полагали: знает человек, что делает. Обидели графа Яноша до глубины души, вот он и не хочет, чтобы после его смерти что-нибудь досталось жене и ее дочке. Наверно, говорит про себя: «Ты навязалась мне на шею из-за моего богатства, ну так погоди, ужо увидишь, что ты найдешь в моем кошельке!» Тот, кто способен так любить, умеет всей душой ненавидеть!

Вполне возможно, что последние были ближе всего к истине, потому что и сам граф не раз говаривал:

— Хотел бы я точно знать, сколько мне еще осталось жить? — Я бы так все тогда рассчитал, чтобы в последний час перед смертью разменять последнюю тысячу.

Но кто может это точно знать?

На рождество члены государственного собрания разъехались на каникулы. Граф Бутлер не поехал домой, сказав:

— Все равно дома меня никто не дожидается, ни стар, ни млад, — поеду я в Вену поразвлечься.

Другим он говорил, что плохо себя чувствует, что у него бывают головокружения и он едет в Вену посоветоваться с врачами.

В Вене у Бутлера тоже был собственный дворец, на площади Кольмаркт. Рассказывали, что будто бы в нем осенью минувшего года граф неоднократно устраивал грандиозные оргии. Но на этот раз он остановился не в своем дворце.

Третья версия, со слов Бота, утверждала, что Бутлер затем и поехал в столицу, чтобы продать свой венский дворец. Что он делал в Вене, установить теперь уже невозможно, одно только было известно совершенно точно: дворец он действительно продал одному банкиру по фамилии Блинд, который немедленно выплатил ему всю стоимость дворца золотыми.

А в праздник крещения примчался в Бозош к управляющему Будаи заиндевевший всадник. Гонец привез известие от секретаря графа — Бота, что в Вене, во время ужина, скончался от разрыва сердца граф Янош Бутлер.

Прочитав это печальное письмо, старый Будаи разрыдался, как малое дитя. «Вот теперь и нашел бедный наш господин такую страну, где нет попов!»

С трудом подавляя рыдания, отдал управляющий необходимые распоряжения: выслать перекладных лошадей на все станции до самой Вены, чтоб гроб с телом графа прибыл в имение как можно скорее; разослать конных нарочных ко всем родственникам покойного, а также в Эрдётелек к «графине», в Патак — к господину Фаи (хотя старик сам уже почти что труп и все равно ничего не поймет), в Борноц — к Пирошке Хорват; приказал также рисовать гербы, шить траурную одежду, напечатать и разослать извещение о кончине Бутлера, уведомить архиепископа в Эгере. (Если есть в нем совесть, он сам отпоет покойника.)

Известие о смерти Бутлера с быстротой молнии распространилось в близлежащих комитатах, вызвав большую сенсацию повсюду. Кто мог подумать, что граф умрет так рано?!