Леопольд Захер-Мазох - Венера в мехах (сборник)

Я залюбовался эластичной красотой этого тела сфинкса, стройными, плавными движениями, маленькой ногой и своеобразной энергией, с которой она подбрасывала мяч.

Я провел на охоте еще некоторое время; она также охотилась, гребла и развлекалась в обществе соседей. Но соседи начали разъезжаться один за другим, надвигалась осень, уже пожелтела листва, иней превращал по утрам луга и нивы в сверкающее море, холодный ветер шумел в верхушках деревьев, – а графиня все еще и не думала возвращаться в Париж.

Это мне казалось странным. Самые смешные мысли приходили мне в голову, но в тот момент меня все же больше всего интересовала лисица, которая появлялась, как мне сообщил один крестьянин, каждую ночь на лесной опушке, вблизи замка графини Рустан.

Когда наступило полнолуние, я захватил однажды вечером ружье и залег в кустарнике, окружавшем стену графского парка, подстерегая лисицу.

Лисица не показалась, но зато попалась другая, более драгоценная дичь.

Я лежал в густой чаще в тени, откуда меня не было видно; передо мной была небольшая лужайка, вся залитая мягким сумрачным лунным светом, а за ней тянулся темный лес.

Вдруг отворилась калитка парка и из нее тихо вышла женская фигура.

Это была графиня Рустан. Она шла, приподняв шелковые юбки и закутав голову алжирским вуалем.

Она осторожно пробиралась по высокой траве и низким кустам малины и прошла мимо меня так близко, что задела по моей руке подолом платья.

У лесной опушки она остановилась, оглянулась вокруг и потом хлопнула в ладоши. Это был, по-видимому, условный знак. Тотчас же из чащи выскочил красивый молодой человек – самое большое, лет двадцати – и бросился к ее ногам.

Она нежно обняла его полными руками, а он в упоении поднял глаза на нее.

Так вот в чем был секрет ее второй молодости! Не тайны каббалистики, не теплая человеческая кровь – новая любовь, – менее невинная, но более счастливая, чем первая.

В первый раз еще они оставались одни.

Он сидел рядом с молодой, еще только расцветающей девушкой в саду на покрытой мохом каменной скамье и молчал. Они знали оба, что любят друг друга. Но эта любовь была между ними какой-то упоительной тайной. Только раз они обменялись быстрым взглядом.

Он тоже был еще очень молод. Его сердце пажа пугали, заставляли робеть эта нежная преданность, эти благоговейные взгляды прекрасной девушки. В его возрасте любовь – это рыцарское служение, это песнь трубадура, это цепи раба.

Шея его бессознательно ждала пинка ноги повелительницы.

Глаза его блуждали вдали – казалось, искали кого-то, какой-то цели своего неясного томления.

Природа улыбалась ему всей своей еще пышной красотой первого осеннего дня. Еще и листья не пожелтели, только красноватой дымкой подернулись лес и сад. Виноградные гроздья зрели, протянувшись шпалерами по стене господской усадьбы, а солнечные лучи трепетали расплавленным золотом на бархате нив, на астрах, георгинах и подсолнечниках, обращавших свои головки к солнцу, словно огнепоклонники.

Чистый и безоблачный, повис небесный свод над зелеными верхушками елей и берез, за которыми солнце воздвигло золотую решетку, – словно это был рай, который оно хотело изолировать от мира.

Девушка впервые надела в это лето длинное платье. Стройная фигура обрисовывалась с девственной угловатостью под белой тканью, облекавшей ее, словно целомудренные листья лилию. С худенького личика глядела пара темных глаз с таким изумлением, как будто перед ними нежданно открылась волшебная, сказочная страна. Дыхание вздымало ее детскую грудь и тихо колыхало темные косы. Словно капли росы, блестели жемчужины на ее шее и на руках.

Наконец он сумел произнести слово. Он назвал ее имя, и плечо его слегка коснулось ее плеча.

Она вздрогнула.

– Можешь ли ты это понять, – продолжал он, – что на свете есть люди, ропщущие на Творца, есть и такие, которые видят в Его творении только несчастную игру враждебных стихий? А мир ведь так прекрасен.

– Ты прав.

– Быть может, надо быть счастливым, чтобы понимать это.

Она испугалась, но через минуту улыбнулась сама над собой.

Солнце закатилось. На западе небо алело румянцем заката, словно распахнулись небесные ворота, чтобы впустить их. Маленькие облачка, освещенные снизу последними лучами, плыли в небесном океане, словно красные лодки на белых парусах.

Черный дрозд пел свою вечернюю песнь на верхушке ели. Снизу, с дерновых дорожек и цветочных грядок, потянуло свежим холодком. Природа точно робко вздрогнула. Вскоре на землю пала роса и туман разостлал свой таинственный покров на далекие дубравы и на серые, покрытые мохом башни.

Бедная девушка оглянулась на него, как будто хотела сказать: «Скажи же решительное слово!»

При невольном движении, которое она сделала при этом, она коснулась его руки. Она покраснела, потупила глаза в землю и потом встала, как будто хотела убежать.

Она показалась ему в эту минуту ангелом, распростершим крылья и готовым взвиться.

Он обвил ее руками, а она, вся дрожа, подняла глаза на него. Он был в эту минуту Богом, а она – живым духом, вдохнувшим жизнь в его создание. Если бы он был лет на десять старше, он ответил бы на этот взгляд счастливой улыбкой, но он был не намного старше ее.

Стемнело. Небо на западе побледнело, сохранив еще только матовый блеск янтаря. Слышно было тихое дыхание деревьев, и тяжелые, влажные испарения сада теснили грудь.

– Любишь ли ты меня? – спросил он робко, почти пугливо.

Она только тихонько кивнула головой – она не находила слов, которыми сумела бы выразить, что ее волновало. Он склонился к ней – и в первый раз еще губы его коснулись ее губ – холодных губ, на которых замер вздох. Дрожь пронизала все ее тело, тело цветка.

Она закрыла глаза, и руки ее что-то ловили, чего-то искали – наконец нашли его шею, обвились вокруг нее и сомкнулись на затылке, сложенные как для молитвы.

Потом она вдруг вырвалась и стремительно бросилась бежать в отдаленную чащу парка. Он сделал два шага за ней, но что-то непонятное, что-то загадочное удерживало его.

Он посмотрел на небо.

Высоко над елями горела вечерняя звезда, а на краю долины вставал красный серп луны.

Вдали пела река ту старую песню, которую певали сирены Одиссею.

В то же самое время в будуаре господского дома, похожем на покои в серале, беспокойно шагала взад и вперед прекрасная, гордая женщина. Время от времени она останавливалась у окна и смотрела в сад, следя за мелькавшим в зелени белым платьем ее юной подруги.

Потом она снова раздраженно отворачивалась от этого зрелища и брала розу, у которой принималась обрывать лепестки, или ловила муху и обрывала ей крылышки.