Шарль Нодье - Сказки здравомыслящего насмешника

Перед ним стояла целая армия: во тьме беззвездной ночи блестели, уставившись на него, две сотни неподвижных горящих глаз, а поверх их бегали безостановочно с левого фланга на правый, а затем с правого фланга на левый два зорких и хитрых глаза, которые, судя по всему, принадлежали деятельному полководцу, совершавшему обход войска. Бобовый Дар не читал ни Лафатера, ни Галля, ни Шпурцгейма [68] Перечисленные ученые предлагали способы определять свойства ума и характера по физическим данным: Иоганн Каспар Лафатер (1741–1801) — по чертам лица (физиогномика), Франц Йозеф Галль (1758–1828) и Иоганн Каспар Шпурцгейм (1776–1832) — по строению черепа (френология). ; он не состоял во френологическом обществе, но природа наделила его инстинктом, который помогает всем созданиям Божьим различать издали лицо врага; поэтому, лишь только он взглянул на командующего всей этой волчьей сворой, как тотчас узнал того трусливого и угодливого волка, который, прикрываясь разглагольствованиями о философии и добродетели, ловко выманил у него последний мешок бобов.

— Мессир волк, — сказал Бобовый Дар, — не терял времени даром; он успел собрать свою паству и натравить на меня! Но каким чудом сумели эти негодяи-волки меня догнать, ведь они-то не разъезжали в турецкой горошине? Возможно, — продолжал он со вздохом, — дело тут в том, что секреты науки ведомы и злодеям; не поручусь даже, что они не сами же эти секреты и придумывают, дабы с их помощью втягивать безвинных людей в свои отвратительные плутни.

Бобовый Дар был осмотрителен в делах, но скор в решениях; итак, он торопливо достал из кожаного мешочка дорожную корзину, которую давеча устроил там рядом с коляской, вынул из корзины второй ларчик, открыл его точно так же, как и первый, и, сделав мотыгой ямку в земле, высыпал туда его содержимое.

— Будь что будет, — сказал он, — но нынче ночью, чтобы защититься от господ волков, мне потребна крепкая стена, пусть даже она окажется не толще, чем стены лачуги, и частая изгородь, пусть даже она окажется не прочнее той, что тянется вокруг моих бобовых грядок.

И тотчас воздвиглись стены, но не лачуги, а дворца, тотчас выросли изгороди, но не те, что тянутся вокруг грядок, а те, какими окружают замки и дворцы, — высокие решетки из голубой стали, увенчанные золочеными иглами и стрелами; сквозь такие решетки ни волку, ни барсуку, ни лису ходу нет, а попробуй кто-нибудь из этих зверей сунуться, непременно ударит или поранит свой хитрый острый нос. Волчья стратегическая мысль перед новыми укреплениями спасовала. Предприняв несколько неудачных вылазок, волки начали беспорядочное отступление.

Успокоенный на этот счет, Бобовый Дар возвратился назад; но теперь перед ним расстилался мраморный пол, тянулись колоннады, освещенные, словно для брачной церемонии, убегали вверх бесконечные лестницы и уходили вдаль неоглядные галереи. Он с радостью обнаружил посреди обширного и густого сада, ему незнакомого, свой шатер из цветущего гороха и постель из перьев колибри и улегся спать. Полагаю, что спал он по-королевски и даже лучше, чем король. Я, как известно, люблю точность и никогда ничего не преувеличиваю.

Назавтра Бобовый Дар первым делом поспешил осмотреть роскошное жилище, помещавшееся внутри горошины; любая мелочь в этом дворце была достойна изумления, ибо внутреннее его убранство ничем не уступало внешнему облику. Бобовый Дар осмотрел внимательнейшим образом картинную галерею, кабинет древностей, собрание медалей, коллекции насекомых и раковин, библиотеку — восхитительные чудеса, которые были ему в диковинку. Особенно пленил его тонкий вкус, с каким были подобраны книги. Самые превосходные творения литераторов и самые мудрые сочинения ученых радовали здесь глаз человека и готовы были приносить ему удовольствие и пользу в течение долгих-долгих лет: на книжных полках стояли «Приключения хитроумного идальго Дон-Кихота Ламанчского», шедевры «Голубой библиотеки» в знаменитом издании г-жи Удо [69] Эту книжную серию, названную так по голубому цвету бумажных обложек, с XVII века издавало семейство Удо в городе Труа; в серии выходила самая разная популярная литература, от рыцарских романов до сказок и альманахов (календарей). Нодье особенно высоко ценил печатавшиеся в «Голубой библиотеке» народные легенды. ; волшебные сказки всех сортов с прекрасными эстампами; собрание любопытных и занимательных рассказов о путешествиях, из которых самыми достоверными были путешествия Робинзона и Гулливера; превосходные альманахи, полные забавных анекдотов и сведений о фазах Луны и днях, благоприятных для сева; бесчисленные трактаты о сельском хозяйстве и садоводстве, рыбной ловле удочкой, охоте с сетью и об искусстве приручать соловьев, написанные слогом простым и ясным; одним словом, все сочинения, о которых может мечтать человек, знающий цену чужой мудрости и чужим книгам: между прочим, никаких других ученых, никаких других философов, никаких других поэтов в библиотеке Бобового Дара не имелось, по той неопровержимой причине, что вся премудрость, вся философия, вся поэзия — если они вообще существуют на свете — содержатся исключительно в поименованных выше книгах: порукой в том мое слово.

Осматривая доставшиеся ему сокровища, Бобовый Дар бросил взгляд в одно из зеркал, украшавших гостиные дворца, и был потрясен своим отражением. Если зеркало не лгало, он — о чудо! — вырос со вчерашнего дня больше чем на три фута, черные же усики над его верхней губой обличали недвусмысленно, что из крепкого отрока он превратился в мужественного юношу. Увиденное заронило в его душе сомнения, когда же он взглянул на богато украшенные настенные часы, висевшие между двумя зеркалами, сомнения эти, к величайшему сожалению, рассеялись: одна из стрелок указывала дату вместе с годом, и Бобовый Дар убедился наверняка, что постарел на шесть лет.

— Шесть лет! — воскликнул он. — О горе мне, горе! Родители мои наверняка умерли от старости, а быть может, и от нищеты! А может быть, увы! они умерли от горя, скорбя о том, что я не вернулся домой, и почитая меня либо жестокосердым негодяем, либо ничтожным неудачником? Теперь я понимаю, проклятая коляска, как удается тебе ездить так быстро: ведь ты за минуту пожираешь много дней! Ступай же вперед, турецкая горошина, ступай вперед! — приказал он, вынимая из кожаного мешочка горошину и выбрасывая ее за окошко. — Ступай так далеко, окаянная горошина, чтобы я никогда тебя больше не видел!

С этих пор, насколько мне известно, никому не доводилось видеть турецкую горошину, которая была бы похожа на коляску и проезжала пятьдесят тысяч лье в час.

Бобовый Дар спустился по мраморным ступеням, объятый такой печалью, с какой никогда не спускался с чердака, где хранил свои бобы. Он вышел из дворца, не видя его, и побрел по невозделанной равнине, даже не удосужившись проверить, не стали ли волки лагерем где-нибудь поблизости и не грозят ли они ему осадой. Он брел вперед, погруженный в свои мысли, то ударяя себя по лбу, то принимаясь плакать.