Хулио Кортасар - Другой берег

На площади люди взирали на него с удивлением и ужасом. Плэк не расстроился; странно было бы, если бы они вели себя иначе. Он сделал резкое движение головой — знак кондуктору автобуса остановиться. Плэк попытался войти, но мешала тяжесть в руках; он сразу же выдохся. Пришлось отступить под шквалом пронзительных криков, доносившихся из автобуса, в то время как несколько старушек, сидевших рядом с дверью, упали в обморок.

Плэк остался на улице, рассматривая свои руки: согнутые ладони уже заполнились мусором и камешками, что валялись на тротуаре. С автобусом не повезло. Может быть, трамвай?

Трамвай притормозил, пассажиры начали издавать крики ужаса при виде рук, пригвожденных к земле, и Плэка, небольшого и бледного, между ними. На кондуктора посыпались истерические просьбы не останавливаться. Плэку опять не удалось войти.

— Значит, такси, — подумал он, уже начиная впадать в отчаяние.

Такси имелись во множестве. Плэк подозвал одно из них, желтого цвета. Такси остановилось словно бы нехотя. За рулем сидел негр.

— Мать моя женщина! — выдавил из себя негр. — Что за руки!

— Открой дверь, выйди, возьми левую руку, погрузи внутрь, возьми правую и тоже погрузи, толкни меня, чтобы я мог сесть в машину, вот так, помедленнее, вот теперь хорошо. Вези меня на улицу Досе, номер четыре тысячи семьдесят пять, а потом убирайся ко всем чертям, проклятый черномазый.

— Мать моя женщина! — только и смог выговорить водитель, становясь из черного пепельно-серым. — Эти руки, сеньор, они и правда ваши?

Со своего сиденья Плэк испускал глубокие вздохи. Для него самого осталось совсем немного места: остальное - и на сиденье, и на полу, — занимали руки. Становилось свежо, на Плэка напал чих. Привычным движением он хотел поднести свою руку к носу, но чуть не вывихнул ее в локте. Так он и остался сидеть, поверженный, безвольный, почти в истоме. На бородавке после удара об уличный фонарь выступило несколько крупных капель крови.

— Нужно зайти к врачу, — сказал себе Плэк. — Не могу же я в таком виде появиться у Марджи. Бог ты мой, конечно, не могу; я же займу собой всю контору. Да, пожалуй, к врачу; он порекомендует ампутацию, ну и пускай, это единственное средство. Я хочу есть и спать.

Он постучал головой о стекло.

— Высади меня на улице Синкуэнта, четыре тысячи восемьсот пятьдесят шесть, приемная доктора Септембера.

Плэк был настолько доволен этой идеей, что захотел слегка почесать руки; но они были так неповоротливы, что Плэк отступился.

Негр помог ему дотащить руки до приемной доктора. Больные в очереди обратились в дикое и беспорядочное бегство, когда Плэк, охая и обливаясь потом, ввалился вслед за своими руками: негр тащил их за большие пальцы.

— Донеси их до вон того кресла, хорошо, хорошо. Опусти руку в карман куртки. Да нет, твою руку, идиот, говорю тебе, в карман куртки, да не в этот, а в другой. Глубже, дурень, глубже. Достань доллар, сдачу оставь себе на чай и проваливай.

Плэк отвел душу на услужливом негре, сам не зная почему. Расовые мотивы, наверное, ведь они совершенно необъяснимы.

И вот уже возле Плэка появились две медсестры, прятавшие панику под вежливыми улыбками, — с тем чтобы поднять его руки. С их помощью он дошел до кабинета доктора.

Доктор Септембер был субъектом с круглым лицом, больше всего напоминавшим лицо ограбленной шлюхи; он пожал руку Плэка, убедился в том, что данный случай потребует радикального вмешательства, затем изобразил на лице улыбку.

— Что привело вас сюда, дружище Плэк?

Плэк посмотрел на него с сожалением.

— Нет, ничего особенного, — холодно ответил он. — Кое-какие неприятности с генеалогическим древом. Вы что, не видите моих рук, черт бы вас побрал?

— О-о! — воскликнул Септембер. — О-о-о!

Он опустился на колени и стал ощупывать левую руку Плэка, при этом старательно имитируя крайнюю озабоченность. Потом начал задавать вопросы, самые обычные, звучавшие донельзя странно, — если учесть исключительность случившегося.

— Редкий случай, — подвел он итог непреклонно. — Все это крайне странно, Плэк.

— Вы так считаете?

— Да, это самый редкий случай за всю мою практику. Вы, конечно же, позволите мне сделать несколько снимков для музея редкостей в Пенсильвании, правда? Кроме того, один мой родственник работает в «Шаут», очень достойном и солидном издании. Несчастный Коринкус совсем разорен; я буду рад сделать кое-что для него. Репортаж о человеке с руками... скажем так, сверхнормальных размеров станет для Коринкуса подлинным триумфом. Мы дадим ему этот шанс, не так ли? Он может прийти сюда сегодня же вечером.

Плэк в бешенстве плюнул. Все его тело сотрясалось от дрожи.

— Нет, я вам не цирковой чудо-ребенок, — глухо произнес он. — Я пришел сюда только для того, чтобы вы мне их отрезали. Сию же минуту, слышите? Я заплачу сколько следует, будьте уверены. В конце концов, у меня еще остались друзья, они не дадут мне пропасть; когда они узнают, что со мной случилось, то все как один... Да, они мне помогут.

— Как вам угодно, мой друг. — Доктор Септембер сверился с часами. — Сейчас три часа дня (Плэк подскочил на месте: он и не думал, что прошло столько времени.) Если я сделаю операцию сейчас, вас ждет не очень-то приятная ночь. Может быть, завтра с утра? Тем временем Коринкус...

— Мне тяжело именно сейчас, — отрезал Плэк и мысленно сжал голову руками. — Отрежьте их, доктор, бога ради. Отрежьте... Я говорю вам: отрежьте! Отрежьте, не будьте жестоки!! Поймите, как я мучаюсь!! У вас никогда не вырастали руки, нет??!! А у меня — да!!! Вот!!! Смотрите!!!

Он залился слезами, которые стекали по лицу, скатывались вниз и терялись где-то в непомерных морщинах ладоней его рук, которые свисали до самого пола, упираясь тыльной стороной в холодные плитки.

Септембера уже окружила стайка медсестер — одна прелестней другой. Они усадили Плэка на табурет и положили его руки на мраморный стол. Зажглись спиртовки для прокаливания инструментов, в воздухе смешивались терпкие запахи. Блеск нержавеющей стали. Отрывистые команды. Доктор Септембер, завернутый в семь метров белой материи, — казалось, в нем жили только глаза. Плэк подумал о жутких секундах возвращения к жизни после анестезии.

Его бережно уложили, так, что руки остались на мраморном столе, где должна была начаться рискованная операция. Доктор Септембер приблизился, посмеиваясь под тканевой маской.

— Коринкус придет, чтобы сделать снимки, — сообщил он. — Послушайте, Плэк, это так просто. Подумайте о чем-нибудь хорошем, и на сердце станет легко. А когда проснетесь... их уже не будет с вами.

Плэк слабо дернул головой. Он перевел взгляд на свои руки, на одну и на другую. «Прощайте, ребята, — промелькнула мысль. — Когда вас опустят в формалиновый раствор, вспоминайте иногда обо мне. И о Марджи, которая вас целовала. И о Митт, чьи кудри вы ласкали. Я прощаю вам все за то, что вы сотворили с Кэри, с этим наглецом Кэри...»