Любовь Овсянникова - Преодоление игры

Иногда, прибегая к своей юной тетечке по утрам, я заставала у нее Григория. Он располагался тут, как у себя дома, а к своей бабушке и брату лишь наведывался. В дни его приездов тетя Надя расцветала, начинала улыбаться, и тогда на ее щеках появлялся более густой румянец. В выходные дни у них в доме поселялся праздник: пахло пирогами, а в комнате неслышно крутился патефон, и тихо звучали танго. Я хватала Колю и убегала с ним на целый день, чтобы дать возможность влюбленным дольше оставаться наедине.

А потом все изменилось — Григорий перестал приезжать к тете Наде. И свет для нее померк.

Сейчас я часто думаю вот над чем. Все знают, что человек состоит из души и тела. Так почему за убийство тела предусмотрено наказание, а убийство души преступникам сходит с рук? Разве в Библии не сказано, что Бог сотворил человека по своему образу и подобию? Значит, обе человеческие ипостаси равны и носят сакральный характер, обе одинаково ценны и важны, и без любой из них человек одинаково жить не в состоянии. Более того, душа — это вечная ипостась человека, не временная, как тело. Выходит, за ее убийство надо строже спрашивать и сильнее наказывать. Почему этого не понимают другие?

Надина душа погибла, и девушка не смогла без нее жить. Не было у нее такой возможности.

Стояло приятное нежаркое лето, пятнадцатое для Нади. Я бесцельно бегала по двору, потому что была дома одна. Точно не скажу, где находились остальные, ибо не помню, в каком году это произошло.

Во двор зашла тетя Надя, неся на руках Колю. Она сжимала в кулачке авоську с небольшими свертками, и по всему получалось, что куда–то направлялась. Может, идет к бабушке Шуре на полевой стан, — подумала я. Тогда тетя Надя должна была пройти через нашу усадьбу и идти дальше в поля. Но какая надобность могла заставить ее бросить дом и спешить к своей маме, которая и так скоро придет домой? Что могло случиться? Неужели произошло что–то неприятное, непоправимое? Я присмотрелась к тете Наде и отметила, что вид она имела обыкновенный, не встревоженный — была, по своему обыкновению, серьезна и сосредоточенна, неулыбчива, ответственна, настроения ровного и спокойного. Одно с другим не стыковалось. Но что я могла увидеть и понять? Мне в любом случае тогда еще не исполнилось и 10-ти лет, в чем я сильно сомневаюсь, подозревая, что все случилось двумя или тремя годами раньше.

— Чем ты занята? — между тем спросила тетя Надя.

Анализируя те события теперь, я понимаю, что она знала о том, что я дома была одна. Ведь она не спросила ни о сестре, ни о родителях. Ах, не помню, когда это было…

— Ничем, — сказала я и начала прикидывать, а не пойти ли и мне вместе с нею к бабушке Шуре, хоть это и весьма далеко — километров пять, не меньше. Дома одной было скучно. Да и тете помогу таскать карапуза.

— Тогда пошли в хату, — предложила тетя Надя, и мы зашли в хату, остановились в кухне. — Ты можешь побыть с Колей?

— Могу. А что случилось? — я еще больше утвердилась в мысли, что тетя Надя идет повидаться с бабушкой Шурой. Тогда все логично: ей, конечно, лучше идти налегке, а не с Колей на руках. Но это также говорит о том, что все–таки что–то случилось, и тетя Надя не может дожидаться прихода своей мамы домой. Правда бабушка Шура, случалось, на работе и ночевала, особенно в страду. Но все же дождаться ее можно было. — Может, еще чем–то помочь?

— Нет, спасибо. Мне надо ненадолго отлучиться.

— Хорошо, я побуду с Колей.

— Если он начнет капризничать, значит, проголодался. Вот я принесла молоко и булочку. Нальешь молока в тарелку, покрошишь туда булочку, подождешь, пока она размокнет, и этим покормишь его. Поняла? — тетя Надя вынула из авоськи бутылочку с молоком, булку. Она даже тарелочку и ложечку свою принесла, и я опять это с удивлением отметила.

— Поняла.

— Ну, не грусти, — она наклонилась и поцеловала меня в щеку, что я расценила как выявление благодарности за согласие понянчиться с Колей. — Расти здоровой.

Эти ли ее слова были последними? Или она еще что–то говорила? Так давно это было, что память меня подводит.

Время, проведенное с малышом, истекло незаметно. Знаю, что я кормила его, как наказывала тетя Надя, просто вижу и сейчас, где и как сидела за столом, ложкой вылавливала из молока кусочки размягченной булочки и давала Коле, а он послушно ел, не плакал, не хныкал. Он вообще со мной гулял хорошо. Почему это запомнилось? Потому что в то время изделия из белой муки были еще в диковинку. Я лично сдобную булку видела впервые и удивлялась, как сильно она раскисает в жидкости.

За Колей долго никто не приходил. А под вечер стало известно, что тетя Надя ушла из жизни по собственному побуждению.

Ее нашла бабушка Шура, прибежавшая домой по тревожному зову сердца в самое жаркое послеобеденное время. Сразу же за этим, как только в ее хате собрались люди и можно было отлучиться, она прибежала к нам, чтобы забрать внука и расспросить меня о последних минутах жизни тети Нади. По всему выходило, что после встречи со мной живой ее уже не видели.

— Мне удалось накануне ночью немного поспать, — плача, рассказывала бабушка Шура. — И приснился сон, плохой, к несчастью. Я проснулась, и заснуть уже не смогла. А днем все выбирала время, чтобы примчаться домой. И вот прибежала. Открыла дверь — вижу, в хате темно, окна занавешены, и тихо. Ну, думаю, от солнца закрыла, положила Колю спать и сама задремала. Захожу дальше — и там темно. Иду в свою спаленку, где у нас Коля спал, — там окна на север выходят и солнца не бывает, но там тоже было темно. Это мне показалось подозрительным, я вся прямо задрожала и быстро шагнула к окну, чтобы сдернуть занавеску. И с разбегу наткнулась на нее. Она зашаталась на веревке… Я все поняла.

Помню прощание с тетей Надей, такой юной и красивой, спящей вечным сном в наряде невесты. Вокруг нее продолжалось лето, стоял запах сухих трав, церковных васильков…

Идя в школу или со школы, я всегда боялась проходить мимо хаты, где более века жили мои предки. Мне мерещился образ тети Нади. Днем еще ничего, я проходила мимо хоть и с дрожью в коленках, но внешне спокойно. А в темное время пробегала переулок бегом с бьющимся от страха сердцем.

Недавно я ее вспоминала в одном разговоре, и моя собеседница выразила уверенность, что, мол, твоя тетя Надя понесла от Григория, а он жениться не захотел. Это, дескать, и стало поводом к самоубийству. Но только это неправда. Во–первых, было вскрытие, которое ничего подобного не показало. А во–вторых, скорее наоборот, Надя смирилась бы с долей иметь ребенка от любимого человека. Зачем ей было уходить из жизни? Позора она не боялась, ибо открыто принимала Григория у себя, и ее за это никто не осуждал — слишком чистой и неподдельной была ее любовь к нему. Внебрачный ребенок тоже их с бабушкой Шурой не испугал бы, ведь один уже был в доме. Это не стало бы ни сенсацией, ни непосильным крестом для них. Материально тогда поднять ребенка тоже было просто — после войны по всей стране полным–полно оставалось вдов с тремя–четырьмя детьми, и все выжили. Тем более что труда тетя Надя не боялась.