Михайло Старицкий - Богдан Хмельницкий

— Постойте, постойте, пышное панство, вы совсем застыдили нашу молодую хозяйку, — улыбнулся юноша, — да так застыдили, что она даже и не просит нас войти, а может, и не желает таких буйных гостей?

— Просить такой чести не смела, — едва овладела собой Ганна, — но если вельможное панство позволит предложить себе добрый келех старого меду — за счастье почту!

— Згода, згода! — весело закричала свита, соскакивая вслед за молодым Конецпольским с коней, бросая поводья на руки подоспевшим конюхам.

— Ого, сколько хлеба у свата? — изумился пан Чаплинский, подымаясь на крыльцо и кинув удивленный взгляд в сторону тока, откуда высматривали рядами важные высокие скирды. — Хотя бы и какому пану — впору!

— Да, пан писарь хозяин известный, — заметил другой, оглядываясь кругом, — какой будынок... гм... какие коморы... даром, что простой казак!

Но когда гости вошли в большую комнату, удивлению их не было границ.

— Да это чистый палац! — вскрикнул пан Чаплинский, останавливаясь на пороге и окидывая все загоревшимися завистью глазами... — Посмотрите, ваша вельможность, — обвел он взглядом липовые полки, уставленные серебряной утварью, — какие драгоценности, какие ковры!

Юноша окинул все довольным взглядом:

— Да, дом делает честь пану писарю.

— Даже большую, чем он заслужил, — пробормотал себе под нос Чаплинский, сравнивая невольно свою обстановку с этой и замечая, к своему крайнему неудовольствию, что у него не будет и половины того добра, которое собрал себе здесь этот простой, репаный казак.

Двери из комнаты пани Хмельницкой тихо растворились. Больная женщина, поддерживаемая двумя старухами, с трудом стояла у своей постели.

— Простите, вельможное панство, почетные, высокие гости, что по хворости своей неотступной не могу я выйти к вам и принять вас по вашему вельможному сану и по моему щирому желанию, — заговорила она тихим, болезненным голосом, кланяясь низко в пояс, — нет моего пана. Как уехал по велению пана коронного гетмана на Маслов Став, так и не возвращался домой; ох, уж как бы он рад был милостивым панам! Как бы гордился этой высокой честью!

— А мы-то о нем и справиться заехали: мой отец узнать велел, не имеете ли вы какой вести о нем? Не слыхал ли кто, что это с ним приключилось? — спросил юноша.

— Ох боже ты мой, господи! —застонала больная. — Мы ж то надеялись, что пан коронный гетман знает хоть что-нибудь! Несчастная моя доля, горемычная! Видно, недоброе что-то приключилось с ним!

— Н-да, скажу по совести, такой зимою по доброй воле не поедешь где-то в снегах зимовать! — заметил Чаплинский, приподымая свои круглые брови. — Видно, пану писарю бо-ольшая потреба была.

— Нет, почему же? Под снегом, говорят люди, еще теплей, чем на морозе, — вставил молодой Конецпольский, и хотя эта шутка была довольно некстати, но все сочли нужным разразиться громким смехом.

Больная только всплеснула руками и уронила голову на грудь.

— Да ты ложись, пани, — махнул ей рукой юноша, — нас молодая хозяйка примет.

Двери затворились; в комнату с сеней вошли две дивчины: одна из них несла на серебряном подносе большой, тяжелый жбан, а другая шесть серебряных кубков. С низким поклоном стали они обходить пышных гостей.

— Ге, да здесь у пана свата настоящий цветник, как я вижу, — вскрикнул весело пан Чаплинский, приподымая плечи и расправляя усы.

— Здесь чудесно! — согласился юный вельможа. — И если молодая хозяйка позволит, можно наведываться...

Ганна молча поклонилась.

— И по дороге как раз, — заметил кто-то.

— Н-да, — добавил Чаплинский, — должно быть тяжело расставаться с таким гнездом; разве уж позовут неотложно на тот свет!

Кубки наполнились.

— Здоровье сына пана коронного гетмана! — крикнули разом все гости, подымая кубки и чокаясь с молодым Конецпольским. Он ответил коротким поклоном и обратился к Ганне:

— Здоровье молодой хозяйки!

Зазвенели кубки, зашумели гости. Из-за закрытой двери доносился тихий, заглушаемый подушками плач. Ганна стояла бледная, неподвижная. Один жбан осушили; она велела принести другой. И в то время, когда развеселившиеся гости один перед другим изощрялись в веселых шутках и легких остротах, в голове Ганны быстро мелькали мысли одна за другой. Они ничего не знают, думают, что его уже нет и в живых! «Господи, да неужели ты, ты мог допустить? — с каким-то невольным озлоблением вырвалось из глубины ее возмущенной души. — Ну, а если так? Что тогда? Буйные наезды панов, обиды, оскорбления; да что о них! Бессилие всего народа: останутся все словно стадо без головы». Ганна уже вырастила в себе убеждение, что без Богдана все должно умереть, а потому с ужасом думала: «Неужели же он может погибнуть безвестно, бесславно в чужой стороне? Нет, нет! Бог его спасет! А если так, а если нет его?! — тихо прошептала про себя Ганна, стискивая губы. — Тогда не жить».

— А любопытно бы было осмотреть будынок и дальше; что на это вельможный пан скажет? — обратился Чаплинский к пану Конецпольскому, окидывая еще раз хищным взглядом всю серебряную утварь и ковры.

— Что ж, я рад, если панна согласна нам показать, — сказал Конецпольский.

Ганна поклонилась и прошла вперед. С каким-то невольным трепетом распахнула она дверь на половину Богдана... Из нежилой комнаты пахнуло затхлым холодком. Сквозь закрытые окна и двери весенний воздух не проникал сюда... Сурово глянули на вошедших увешенные оружием стены...

— Славно! — заметил юноша. — Ай да пан писарь! Такую комнату не стыдно и в наш палац перенести!

— Настоящий арсенал! — проговорил Чаплинский, бросая завистливый взгляд на дорогие мушкеты и клинки.

— По мне, даже опасно оставлять в одних руках такую массу оружия, — отозвался кто-то из свиты, — кто может поручиться за хлопов? Взбунтуются, захватят оружие, а тогда разделывайся с ними.

— Пану свату моему это не опасно, — заметил с притворной похвалой Чаплинский, подчеркивая слова, — против него хлопы не встанут... они его любят... батьком зовут.

У юноши промелькнуло на лице недовольное выражение.

— Тут еще сад есть? — обратился он к Ганне.

— Есть, ясный пане, — поклонилась Ганна, очнувшись от его вопроса... Она стояла все время на пороге, подавленная нахлынувшими воспоминаниями, и не слыхала замечаний панов. Ганна прошла вперед.

После затхлого воздуха нежилой комнаты всех приятно обдало нежно-теплым воздухом первой весны... В саду деревья все еще стояли обнаженные, но свежая, робкая зелень пробивалась кругом: желтые одуванчики, бледно-голубые фиалки, бледные подснежники выглядывали из травы. Издали из хутора доносилась веселая весенняя песня.

— Гм... — заметил снова пан Чаплинский, оглядываясь вокруг, — да это настоящий парк... Хитрый сват молчал все про свои богатства... не хотел, видно, показать?