Михаил Булгаков - Том 4. Белая гвардия, Дни Турбиных

Елена. Пользуется каждым случаем и смущает меня и соблазняет. Ничего ты не добьешься. Ничего. Едкой бы он ни был, не стану я ломать свою жизнь. Может быть, ты еще хуже окажешься. Все вы на один лад и покрой. Оставь меня в покое.

Шервинский. Лена, до чего ты хороша.

Елена. Уйди. Я пьяна. Это ты сам меня напоил нарочно. Ты известный негодяй.

Часы бьют три, играют менуэт.

Вся жизнь наша рушится. Все кругом пропадает, валится.

Шервинский. Елена, ты не бойся. Я тебя не покину в такую минуту. Я возле тебя буду, Лена.

Елена. Выпусти меня. Я боюсь бросить тень на фамилию Тальберг.

Шервинский. Лена, ты брось его совсем и выходи за меня, Лена!

Целуются.

Разведешься?

Елена. Ах, пропади все пропадом!

Целуются

Николка (появился в дверях, совершенно подавлен) . Ээ…

Елена.Ну что, пришел он в себя? Слава Богу. Я пойду на него погляжу. Пусть он там и спит, а Алеше здесь постелим. Пора спать. (Уходит.)

Шервинский. Ты чего рот раскрыл? Хочешь, может быть, мне что-нибудь сказать?

Николка (заикнувшись) . Который час?

Занавес

Конец первого акта

У Турбиных. Ночь. Близко к рассвету. Алексейспит на тахте.

Алексей (говорит во сне) . Кто там? Кто. Кто. Кто. (Пауза.) Да кто же здесь, Боже мой? (Просыпается, поднимается, берет со стула револьвер, целится в портьеру.) Фу ты, черт, халат. ( Засыпает, бормочет.) Чертова водка.

Сцену затягивает туман. Халат на стене внезапно раскрывается, из него выходит Кошмар. Лицом сморщен, лыс, в визитке семидесятых годов, в клетчатых рейтузах, в сапогах с желтыми отворотами.

Кошмар. Голым профилем на ежа не сядешь. Святая Русь страна деревянная, нищая и опасная, а русскому человеку честь — одно только лишнее бремя. (Поет.)

Сцена наполняется гитарным звоном.

Я бы этого вашего гетмана повесил бы, честное слово. (Вскакивает на грудь Алексею, душит его.)

Алексей (во сне) . Пусти.

Кошмар. Я к вам, Алексей Васильевич, с поклоном от Федора Михайловича Достоевского. Я бы его, ха, ха… повесил бы… Игривы Брейтмана остроты, а где же сенегальцев роты. Скажу вам по секрету, уважаемый Алексей Васильевич, не будет никаких сенегальцев, они, кстати, и сингалезы. Впрочем, правильнее говорить не сингалезы, а гансилезы. А союзники — сволочь.

Алексей. Отойди. Гансилезы — это вздор. Такого слова нет. И тебя нет. Я вижу тебя во сне. И сейчас же проснусь. Проснусь. Проснусь, проснусь.

Кошмар. Ошибаетесь, доктор. Я не сон, а самая подлинная действительность. Да и кто может сказать, что такое сон? Кто? Кто?

Алексей (во сне) . Кто? Кто? Кто?

Кошмар. Вот то-то. А чтобы доказать вам, что я не сон, я вам скажу, милейший доктор, я превосходно знаю, что с вами будет.

Алексей. Что? Что? Что?

Кошмар. Очень нехорошие вещи. (Кричит глухо.) Доктор, не размышляйте, снимите погоны.

Алексей. Уйди, мне тяжело… Ты Кошмар. Самое страшное — твои сапоги с отворотом. Брр… Гадость. Таких отворотов никогда не бывает наяву.

Кошмар.Как так не бывает? Очень даже бывает, если, например, кожи нет в Житомире?

Алексей. Что ты мучаешь мой мозг. Я ничего не понимаю — в каком Житомире. Уйди. Ты — миф. Ты — харя, такая же, как та, что Николка нарисовал на печке. Сгинь.

Кошмар. Вот как? Стало быть, ее нет на самом деле? А гляньте-ка, доктор.

Рисунок на камине превращается в живую голову полковника Болботуна.

Алексей. Петлюровец. Капитан Мышлаевский, сюда!

Болботунугасает.

Вздор. Миф. Ты дразнишь меня. Пугаешь. Я прекрасно сознаю, что я сплю и у меня расстроены нервы. Вон, а то я буду в тебя стрелять. Это все миф, миф.

Кошмар. Ах, все-таки миф? Ну, я вам сейчас покажу, какой это миф. (Свистит пронзительно.)

Стены турбинской квартиры исчезают Из-под полу выходит какая-то бочка, ларь и стол. И выступает из мрака пустое помещение с выбитыми стеклами, надпись «Штаб I-й кiнной дивiзiи». Керосиновый фонарь у входа. Фонарь со свечой на столе. В стороне полевой телефон, возле него на скамейке гайдамак-телефонист. Кошмарпроваливается. Исчезает Алексей. На сцене полковник Болботун— страшен, изрыт оспой, в шинели, в папахе с красным хвостом, так же, как и телефонист. За окнами изредка стук лошадиных копыт, громыхание двуколок и изредка тихо наигрывает гармоника знакомый мотив. Внезапно за сценою свист, удары. Голос за окном кричит отчаянно: «Що вы, панове, за що, за що?» Визг. Голос сотника Галаньбы: «Я тебе, жидовская морда, я тебе!» Визг. Выстрел.

Телефонист (в телефон) . Це я, Франько, зновь включився в цепь. В цепь, кажу. Слухаете? Слухаете? Це штаб кинной дивизии.

Телефон поет сигналы. Шум за сценою. Гайдамакив черных хвостах вводят дезертира-сечевика. Лицо у него окровавленное.

Болботун. Що такое?

Гайдамак.Дезертира поймалы, пан полковник.

Болботун. Якого полку?

Молчание.

Якого полку, я тебе спрашиваю?

Молчание.

Телефонист. Та це ж я. Я из штабу, Франько, включився в цепь!

Болботун. Що ж ты, Бога душу твою мать! А? Що ж ты? В то время як всякий честный козак вийшов на защиту Украинськой республики вид билогвардейцев та жидив коммунистов, в то время як всякий хлибороб встал в ряды украинской армии, ты ховаешься в кусты? Ты знаешь, що роблють з нашими хлиборобами гетманские офицеры, а там в Москве комиссары? Живых в землю зарывают. Чув? Так я ж тебе самого закопаю в могилу. Самого. Сотник Галаньба!

Голоса за окном: «Сотника требуют к полковнику». Суета.

Деж вы его взялы?

Гайдамак. По за штабелями, сукин сын, бежав, ховався.

Болботун. Ах ты зараза, зараза!

Входит Галаньба, холоден, черен, с черным шлыком.

Допросить, пан сотник, дезертира.

Галаньбас холодным лицом. Берег со стола шомпол, бьет дезертирапо лицу. Тот молчит.

Галаньба. Якого полку? (Молчание, удар.)

Дезертир (плача) . Я не дезертир. Змилуйтесь, пан сотник. Я до лазарету пробырался. У мене ноги поморожены зовсим.

Телефонист (в телефон) . Деж диспозиция? Прохаю ласково. Командир кинной дивизии прохае диспозицию. Вы слухаете?

Галаньба. Ноги поморожены? А чему ж це ты не взяв посвидченя вид штабу своего полка? А? Якого полку? (Замахивается.)