Геннадий Красухин - Мои литературные святцы

А до войны и после лагеря занимался наукой.

В 1946—1949 был заведующим кафедрой Карело-Финского госуниверситета. В 1946—1947-м ещё и заведовал отделом фольклора Карело-Финской базы АН СССР.

С 1956 по 1994 работал в ИМЛИ.

Был ответственным редактором нескольких десятков научных изданий, руководил коллективными трудами ИМЛИ.

Член редколлегии а потом главный редактор серий «Исследования по мифологии и фольклору Востока», «Сказки и мифы народов Востока».

С 1989 по 1994 – профессор кафедры истории и теории мировой культуры философского факультета МГУ. Когда, благодаря Горбачёву, учёные стали разъезжать по заграничным университетам, Мелетинский читал лекции в университетах Канады, Бразилии, Италии, Японии, Израиля, выступал на многих международных научных конференциях.

В начале 1992 года возглавил Институт высших гуманитарных исследований РГГУ. Фактически его создал. Читал лекции в РГГУ по сравнительной мифологии и исторической поэтике. Был главным редактором «Arbor mundi» («Мировое древо») – журнала, который выпускает этот институт.

Как прежде Веселовский и Жирмунский, Мелетинский изучал движение повествовательных традиций во времени и их генезис. Рассмотрел судьбы в устной и книжной словесности основных тем и образов мифологического повествования, описал происхождении и эволюцию народной сказки, изучал первобытные истоки и этапы сложения повествовательных традиций и эпических жанров.

Проанализировал основные жанры сказочного и героико-эпического фольклора, начиная с их наиболее ранних форм, сохранённых в некоторых бесписьменных культурах. В русле такой методологии исследовал «Старшую Эдду», что позволило выявить устные основы составляющих её текстов.

Его книга «Введение в историческую поэтику эпоса и романа» содержит описание закономерностей развития эпических жанров от первобытных истоков до литературы Нового времени.

Скончался 16 декабря 2005 года.

В заключение – фрагмент небольшого этюда о Мелетинском Вячеслава Всеволодовича Иванова:

Из многих картин, всплывающих в памяти, когда я думаю о Елеазаре Моисеевиче, я всё время мысленно возвращаюсь к одной – к самому началу нашего знакомства, когда мы ещё не знали, что будем долго дружить и вместе удастся работать.

Как-то лет сорок пять назад Владимир Николаевич Топоров передал мне, что наш общий знакомый Георгий Александрович Лесскис и его друг Елеазар Моисеевич хотели бы встретиться с нами двумя, чтобы обсудить возможности строгого – структурного и математического – подхода к литературе. В те годы это выглядело примерно как сейчас планы выгодной добычи полезных ископаемых на Луне. В литературоведении правили чиновники сталинского пошиба и бандиты – душители мысли, постепенно грань между этими двумя категориями злодеев стиралась. Но ненависть тех и других ко всему новому в науке была одинаково свирепой.

В языкознании уже удалось добиться изменения ситуации. Устраивались увлекательные обсуждения, где каждый из нас делился результатами интенсивно шедших тогда работ по машинному переводу, структурной и математической лингвистике. Мы условились с Топоровым, что после одного из таких заседаний пойдём вместе на встречу с ожидавшими нас друзьями-литературоведами <���…>

При первых встречах с Елеазаром Моисеевичем я думал о том, как сложилась его судьба, подарившая ему ранние испытания на фронте, выход из окружения, заключение, инсценировку расстрела, тбилисскую тюрьму, второй арест, лагерь и все последующие невзгоды более изысканного академического свойства. А он вопреки всему был одержим жаждой внести ясность в перепутанность нашего мира. Ещё раз процитирую его воспоминания: «С раннего детства моё сознание тянулось к представлениям об осмысленной связи целого, о необходимости гармонии как чего-то фундаментально-укоренённого, а не как скользнувшего на мгновение луча солнца по цветку. Всякие конфликты, разлады, бессмыслица даже в частных случаях меня исключительно огорчали. Не зная ещё этих слов, я всегда был за Космос против Хаоса, но не настолько был в себе уверен, чтобы не трепетать перед Хаосом. Всё, что мне пришлось повидать во время войны, должно было убедить меня в слабости и иллюзорности Космоса и в силе Хаоса, лёгкости его возникновения, широкого масштаба его распространения, безудержности его проникновения в любую сферу. На более позднем этапе проблема Хаоса / Космоса и их соотношения в модели мира стала центральным пунктом моих философских размышлений и научных работ». Об этом и шла речь в первой же нашей беседе. Елеазар Моисеевич не только был уже в это время увлечён Леви-Строссом и его рациональным истолкованием мифологии. Он недаром ещё в лагере штудировал квантовую механику. Как мы все тогда, открытия теории информации он понимал как способ понять её соотношение с энтропией как мерой беспорядка. Лесскис, прошедший сходную тюремную школу, сходен был с Мелетинским и в том, что сохранил веру в силу разума и необходимость введения его в сферу науки о литературе. Мы говорили в тот день допоздна, за полночь стали вырисовываться контуры того, что придёт потом – с появлением Лотмана и московско-тартуской школы, с расцветом нашей семиотики, а дальше и со всеми теми начинаниями, которые стали возможны в новое время и в которых Мелетинский деятельно участвовал. Но мне навсегда запомнилось его умение почувствовать и передать другим силу своего тяготения к Космосу (не меньше, чем отвращение к Хаосу, в котором он видел своего личного врага).

Елена Александровна Скрябина. Её фамилия не девичья – от мужа, который композитору Скрябину доводился двоюродным братом. Родной брат Елены Павел погиб в белой армии в Крыму. В 1936-м в Омске расстреляли ещё одного её брата Георгия.

С началом войны муж ушёл на фронт, прошёл всю войну и умер в 1946 году. А Елена Александровна с матерью и двумя детьми, пережив полгода блокады Ленинграда, в феврале 1942 года эвакуируется в Пятигорск. По дороге умирает мать. В Пятигорск вошли немецкие войска, и в 1943 году Скрябина с детьми отправлены в трудовой лагерь в Бендорфе. После войны это была французская зона оккупации. В 1950 году Скрябина с младшим сыном уезжают в США. Старший остался в Германии, потом работал в Иельском университете США профессором фармакологии.

Она год работала посудомойкой, после преподавала русский язык в Сиракузском университете.

В 1963 году её младший сын погиб во время свадебного путешествия. Она села за воспоминания. Её книга «В блокаде» (1964) переведена на английский и на немецкий. За ней последовали ещё 3 книги: «Годы скитаний» (1975), «Пять встреч» (1975) и «Это было в России» (1980).

Скончалась 22 октября 1999 года (родилась 13 февраля 1906-го).