Геннадий Красухин - Мои литературные святцы

Закончу её цитатой из книги «Годы скитаний», где эпизод, описанный ею, напоминает её жизнь в целом. Запись от четверга, 25 сентября 1941 года:

Сегодня забежала взволнованная Ирина и сообщила печальное известие. Марина Толбузина, моя приятельница с раннего детства, погибла. Оказывается, Марина, с группой сослуживцев и со своей неразлучной домработницей Тоней, была отправлена на рытьё окопов в окрестности Ленинграда. Проработав определённый срок, вся группа возвращалась по шоссе, когда с ними поравнялась красноармейская машина. Марина, изнемогавшая от усталости, попросила подвезти её и Тоню. Шофёр согласился. Машина обогнала шедшую группу, но не успела ещё скрыться за поворотом, как на глазах у всех взлетела в воздух. Всё это сопровождалось грохотом и дымом, заслонившим автомобиль. Когда окопники поравнялись с местом происшествия, то не нашли и следов пассажиров. Задерживаться было невозможно, так как начинался сильный обстрел этого участка шоссе. Вот то, что нам пришлось услышать. Погоревали о Марине – красивой, молодой, полной жизни женщине, так безвременно погибшей… и опять вернулись к нашим повседневным заботам о спасении собственной жизни.

Примечание Е. Скрябиной к тексту ее книги «Годы скитаний»:

«Впоследствии оказалось, что Марина, хотя и вылетела из машины, наскочившей, по-видимому, на мину, но не погибла, как все предполагали. Каким-то образом она очутилась в придорожной канаве, где и пролежала без сознания до тех пор, пока один из немцев не стал вытирать кровь и грязь с её разбитого лица. Приняв немца за милиционера, она что-то спросила его по-русски. Каково же было её изумление, когда она услышала немецкую речь! После долгих скитаний и всевозможных передряг, Марина в 1953 г. попала в Америку, где и живёт теперь».

Стихи Николая Авдеевича Оцупа, родившегося 23 октября 1894 года, порой были безжалостно реалистичны:

Всё, что жизнь трудолюбиво копит,

Всё, что нам без устали дарит, —

Без остатка вечное растопит

И в себе до капли растворит

Как для солнца в ледяной сосульке

Форму ей дающий холод скуп,

Так для вечности младенец в люльке,

В сущности, уже старик и труп.

Оцуп, заложив золотую медаль, которую получил, окончив Царскосельскую Николаевскую гимназию, уехал учиться в Париж, где слушал лекции философа Бергсона. Стихи начал писать под влиянием Бергсона и Гумилёва, с которым познакомился позже, вернувшись в Россию.

Вместе с Гумилёвым и Лозинским организовал «Цех поэтов», который выпустил первую книжку Оцупа «Град».

Занимался переводами в издательстве «Всемирная литература. Переводил Р. Саути, Д. Байрона и С. Малларме.

Но после расстрела Гумилёва покинул Россию. В 1922 году в Германии содействовал переизданию трёх альманахов «Цеха поэтов» и выпуску четвёртого. Потом перебрался в Париж, где выпустил второй стихотворный сборник «В дыму» (1926).

В 1930-м организовал журнал «Числа», где печатал многих молодых эмигрантов – поэтов, писателей, искусствоведов, философов. В 1939-м выпустил роман «Беатриче в аду» – о любви богемного художника к начинающей актрисе.

В начале Второй мировой войны записался добровольцем во французскую армию. Попал в плен к итальянцам, из которого через полтора года бежал. Вновь был пленён и снова бежал. Закончил войну в рядах итальянского Сопротивления.

После войны преподавал в парижской «Эколь Нормаль», где в 1951-м защитил диссертацию по Гумилёву. Это была первая научная работа о расстрелянном поэте. Подготовил к печати том «Избранного» Гумилёва. Написал о нём, И. Анненском, Ф. Сологубе, А. Блоке, А. Белом, В. Маяковском, Е. Замятине, С. Есенине, Б. Пастернаке в книге воспоминаний «Современники» (1961). Выпустил монументальный «Дневник в стихах» (1950), над которым работал 15 лет. Это лиро-эпическая поэма о пережитом и о современности. Последняя работа, которую Оцуп опубликовал при жизни (умер 28 декабря 1958 года) поэма «Три царя» (1958).

Перед самой смертью написал такое стихотворение:

Дай мне погрузиться в ощущенья,

Страшно удаляться в небеса,

Я лечусь от головокруженья,

Вслушиваясь в жизни голоса.

В восхищенье всё меня приводит:

И стада, и птицы, и поля,

Я старею, из-под ног уходит,

Но сильнее радует земля

Как могила, глубока природа,

Жизнь в неё заглянет и дрожит.

Есть в любви чистейшая свобода:

От любого страха излечит.

Он писал его несколько дней (16—27 декабря 1958), стремясь, очевидно, как можно точнее запечатлеть открывающуюся ему перед смертью истину.

Вспоминает выдающийся учёный Ефим Григорьевич Эткинд о том, как стал жертвой кампании по борьбе с космополитизмом в конце сороковых. Цитирую его книгу «Записки незаговорщика»

Ещё до того, как меня выгнали из Института иностранных языков, мне была устроена проработка в ленинградском Университете, где я, правда, лекций не читал, но где в 1947 году защищал диссертацию.

На открытом, то есть с участием приглашённых лиц, заседании кафедры меня поносили за порочную методологию и вредные идеи. То была кафедра западноевропейских (уже переименованных в «зарубежные», чтобы не поминать проклятого слова «Запад») литератур, которой почти тридцать лет заведовал В. М. Жирмунский, мой научный руководитель, сделавший свою кафедру лучшей в Советском Союзе. Жирмунский был уже изгнан с позором из Университета, в его кресле сидела молодая и ещё в науке ничем не отличившаяся его ученица, Т. Вановская, которая умоляющими чёрными глазами смотрела не отрываясь на меня, своего однокашника («я тут ни при чём, это всё делают они…”), а с докладом о моей диссертации (недавно защищённой в том же университете) выступал бледный Алексей Львович Григорьев, историк новейшей французской литературы. Ему тоже всё это было не только неприятно, но и противно, однако он, человек далеко не храброго десятка, исправно выполнял задание партийной организации.

Помню темпераментное выступление А. В. Западова (когда-то один из любимых учеников Гуковского, он раньше многих предал учителя, а теперь выпустил книгу «В глубине строки», посвящённую его памяти); рассыпая цветы красноречия, он подробно говорил об антипатриотических извращениях в диссертации, об ошибке учёного совета, присудившего её автору кандидатскую степень (а многие члены того учёного совета тут же и сидели, терроризированные и безмолвные – академик Алексеев, профессора Державин, Смирнов), и о необходимости эту ошибку исправить.

Александр Васильевич Западов действительно занял место своего учителя Григория Александровича Гуковского, арестованного в рамках кампании борьбы с космополитизмом и умершего в тюрьме. Он читал в Ленинградском университете лекции по истории литературы XVIII века, как прежде Гуковский, который его и в самом деле любил.