Геннадий Красухин - Мои литературные святцы

Может быть, эти вещи были ему дороги, и то, что их отказались снимать, его сильно обидело? Не знаю.

Константин Николаевич Державин рано – с 16 лет стал печататься. В 1926 году издал в Харькове монографию «Шекспир». Именно он написал предисловие к Дантовой «Божественной комедии» в переводе М. Лозинского. Автор многих исследований по испанской, французской, русской и болгарской литературе. И по театру этих стран. Его книга «Сервантес. Жизнь и творчество» (1958) до сих пор не потеряла своего познавательного значения. В Болгарии ценят его книги «Болгарский театр» (1950) и об И. Вазове (1951), Х. Ботеве (1962). Он был избран членом-корреспондентом Болгарской Академии наук.

А русскому театру, его драматургам и его актёрам Державин посвятил книги «Эпохи Александрийской сцены» (1932), «Книга о Камерном театре»: 1914 – 1934» (1934), «Александр Николаевич Островский. 1823 – 1886» (1950), монографии о Е. П. Корчагиной-Александровской, В. А. Мичуриной-Самойловой.

В двадцатых годах он сотрудничал с кино. Написал книгу о немецком актёре экспрессионистского кинематографа «Конрад Вейдт» (1926). Выступил режиссёром двух фильмов «Торговый дом „Атланта и К“» (1923) и «Самый юный пионер» (1924).

Перевёл с испанского плутовскую повесть «Ласарильо с Тормеса» и плутовской роман Ф. де Кеведо «История жизни пройдохи по имени дон Паблос».

Умер Константин Николаевич 2 ноября 1956 года на 54 году жизни: родился 18 февраля 1903-го. Весьма насыщено прожита эта сравнительно небольшая жизнь.

Конечно, Константину Николаевичу повезло с родителями. Его отец – известный филолог-славист академик Николай Севастьянович Державин. Мать – ведущая исполнительница характерных танцев в Государственном театре оперы и балета имени С. М. Кирова, а позже балетмейстер Нина Александровна Анисимова. Было кому наставлять его в детстве, раскрывать прелесть тех пластов культуры, которые ценились в семье и были ей дороги.

Так-то оно так. И всё же личные таланты Константина Николаевича сбрасывать со счёта не будем. Приходилось встречаться с детьми академиков. Разные это были люди. В том числе и не одарённые.

Ну, разумеется, занимаясь поэзией в «Литературной газете», мне пришлось сталкиваться с ростовским поэтом Даниилом Марковичем Долинским. Потом я узнал, что после войны (а он на ней воевал) он вместе с Булатом Окуджавой в Тбилиси входил в кружок «Соломенная лампа», названного в честь абажура в квартире тёти Окуджавы, где собирался кружок.

Любые самостийно возникшие кружки вызывали интерес к себе госбезопасности. Булат и Даниил дёшево отделались: Окуджава успел уехать в Москву, а Долинский в Ростов-на-Дону. Многие не успели удрать, и были арестованы.

На следующий день после смерти Окуджавы Даниил Долинский написал:

Вот, оказывается, как оно было: Булат и Даниил ухаживали за сёстрами Смольяниновыми. Галина потом стала первой женой Булата.

Ничего этого я, разумеется, не знал. Мне и в голову не приходило спрашивать у Булата о Долинском. Хотя о «Соломенной лампе» я кое-что от него знал.

Мне Даниил Маркович всегда был симпатичен, хотя стихи его нравились не очень. Кажется, он это понимал, потому что никогда не просил меня о рецензии.

У нас был в Ростове общий знакомый Лёня Григорьян, очень хороший поэт. Вот о нём мы с Даниилом Марковичем говорили часто. Долинский был рад, что я ценю Лёню, а я оценивал ещё и благородство Даниила Марковича: радоваться за другого – умение, какое даётся далеко не каждому!

Впрочем, не хочу, чтобы сложилось впечатление, что я считаю Долинского графоманом. Это неправда. Я перечитал его уже после его смерти, которая случилась 2 ноября 2009 года (родился 15 июля 1925-го), и убедился, что есть у него и очень неплохие стихи:

Стихи Багрицкого лучше всего воспринимаются в юности. Жёсткие, неуступчивые, пронизанные желанием не только постоять за свои жизненные принципы, но и умереть за них, они близки подростковой романтике. Из них вырастаешь так же естественно, как вырастаешь из своей одежды.

Так же естественно, как вырастаешь из романтического Лермонтова, автора, допустим, «Мцыри».

Но вырастаешь не из всех стихов. С иными живёшь и растёшь всю жизнь. Иные переосмысливаешь в силу обретённого жизненного знания, жизненного опыта.

Кстати, дано это не всем. С недоумением приходилось читать статьи, в которых строки из стихотворения «ТВС» приводятся как декларация самого поэта:

Однако герой стихотворения тут ни при чём. Ему, горящему в туберкулёзном жару, является видение – туберкулёзник Дзержинский. Эти страшные слова – его, железного Феликса, оттого, быть может, и железного, что он зол на человечество за сгубивший его туберкулёз

Но стихотворение вовсе не фиксирует согласие с Дзержинским героя. Уж если на то пошло, эти слова Дзержинского, само его видение, помогают герою преодолеть туберкулёзную слабость, придают сил подавить в себе симптомы болезни, с которой связано продемонстрированное ему человеконенавистничество.

Эдуард Георгиевич Багрицкий (родился 3 ноября 1895 года) был действительно болен с раннего детства. Но не туберкулёзом, а бронхиальной астмой, которая рано свела его в могилу – 16 февраля 1934 года. Но, судя по его поэзии, он не поддавался болезни, не проникался пессимистическими настроениями.