Бернард Маламуд - Помощник

— Может, это Бетти Перл?

— Не знаю.

Элен привычным движением отбросила волосы.

— Она что-нибудь сказала?

— Только попросила вас позвать, — ответил Фрэнк и, помедлив, добавил? — Голос приятный, похож на ваш. Может, она не поверила, когда я сказал, что вы наверху, и пока я ходил звонить, она повесила трубку.

— Не понимаю, почему нужно вешать трубку из-за того, что кто-то пошел звонить.

Он тоже не понимал. И не знал, как выпутаться из создавшегося положения, разве что лгать напропалую. Но если продолжать лгать, их беседа станет совершенно бессмысленной. Когда Фрэнк лгал, он был сам не свой, и лгал тоже кому-то другому, а не тому, с кем говорил. И он был не он, и она — не она. Ему не следовало забывать это.

Элен стояла у комода с телефонной трубкой в руках, как бы ожидая, что сквозь гудок прорвется чей-то голос. Точно так же, как и Фрэнк ждал какого-то голоса, который подтвердил бы, что Фрэнк говорит правду и что вообще он — славный малый. Но ни Фрэнк, ни Элен не дождались того, чего ждали.

Он смотрел на Элен, подумывая, не признаться ли во всем, не сказать ли правду, прямо так, здесь, а уж там — будь что будет! Но не решился: мысль о том, чтобы признаться, вгоняла его в дрожь.

— Простите, — сказал он еле слышно, но она уже ушла, а он лишь старался восстановить в памяти, как она выглядела, когда стояла здесь, так близко к нему.

А Элен тоже охватило смутное беспокойство. Она не могла объяснить, почему поверила Фрэнку и в то же время не совсем поверила; не могла объяснить, почему в последнее время стала замечать его присутствие в доме, хотя он почти все время проводил в лавке. И ее тоже раздражали настойчивые старания Иды не давать им встречаться.

— Поужинаешь, когда он уйдет, — говорила она дочери. — Я не люблю, когда у меня в доме гоим .

Элен чувствовала досаду; ее коробили даже намеки на то, что она должна сторониться какого-то человека только потому, что он — не еврей. Из всего этого было ясно, что мать ей ни капли не доверяет. Не будь Ида так настойчива, Фрэнк был бы для Элен вообще пустым местом; именно неуклюжие попытки матери оградить Элен от Фрэнка заставили девушку обратить на него внимание. Конечно, он парень смазливый, но кто он такой? Приказчик в бакалейной лавке? Смешно! Ида явно делала из мухи слона.

Хотя Ида все еще нервничала из-за того, что в лавке день-деньской торчит какой-то итальянец, она с приятным изумлением обнаружила, что после того, как он появился, дела все больше и больше стали идти на лад. Уже в первую неделю были дни, когда выручка оказывалась на целых шесть-семь долларов больше, чем обычно с тех пор, как наступила осень. То же повторилось и на следующей неделе. Конечно, доход все равно был такой, что курам на смех, но эти лишние сорок-пятьдесят долларов в неделю все-таки помогали продержаться до того, как найдется покупатель на лавку. Сначала Ида не могла понять, почему торговля вдруг так оживилась, почему стало продаваться больше товаров. Само собой, такое иной раз случалось и раньше. Бывало, что ни с того ни с сего, после нескольких месяцев застоя в один прекрасный день появлялось несколько старых покупателей, давно переставших приходить, — как будто их насильно держали в их убогих комнатенках, а тут наконец выпустили, дав несколько центов на расходы. А иные отчаянные скряги, экономившие на еде, неожиданно начинали покупать больше. Бакалейщики всегда первыми замечают, когда времена начинают меняться к лучшему: люди сразу становятся менее озабоченными, менее раздраженными, уже не так отчаянно борются за место под солнцем. Однако, судя по тому, что рассказывали шоферы, сейчас бизнес по всей стране вроде бы не улучшается. Один шофер говорил, что Шмитц, хозяин новой бакалейной лавки за углом, тоже не так-то уж процветает, и настроение у него неважное. Потому Ида рассудила, что неожиданное оживление в их торговле началось благодаря появлению Фрэнка Элпайна, а без него дела, наверно, шли бы все так же худо. Впрочем, потребовалась добрая неделя, пока Ида нехотя самой себе в этом призналась.

А покупателям Фрэнк, вроде бы, нравился. Обслуживая их, он чесал языком, как заведенный; иногда он отмачивал, правда, что-нибудь такое, что Иду вгоняло в краску, но покупателей особенно гоек-домохозяек — это смешило. Он заманивал в лавку новых людей — не только женщин, но и мужчин, которых Ида сроду не видела в квартале. Фрэнк делал такие вещи, на которые ни Моррис, ни Ида никогда бы не решились: например, нередко он старался всучить покупателю какой-нибудь товар, который тот вовсе не собирался покупать, — и обычно это ему удавалось.

— Ну, что вам четверть фунта? — спрашивал Фрэнк. — Ведь это же птичке клюнуть, и то не хватит! Возьмите уж сразу полфунта!

И покупательница действительно брала полфунта.

Или он говорил:

— А вот у нас новый сорт горчицы, только сегодня получили. В этой банке — на две унции больше, чем в той, что вам за ту же цену продают в супермаркете. Попробуйте, чем вы рискуете? Если горчица вам не понравится, принесите обратно, и я на ваших глазах буду полоскать ею горло.

Покупатель смеялся и покупал. И тогда Иде приходило в голову, что Моррис, видать, не родился торговцем, не умеет он торговать, и все тут. Ни он, ни она для этого не годились.

Какая-то покупательница назвала Фрэнка «суперпродавцом», и он довольно ухмыльнулся. Парень он был не глупый и умел работать. Ида все больше и больше проникалась к нему уважением; постепенно она стала чувствовать себя свободнее в его присутствии. Моррис правильно сказал, что Фрэнк — не бродяга, а просто горемыка, у которого в жизни трудная полоса. Ей было жаль его: ведь он, бедолага, рос в приюте. А работал он быстро, никогда не жаловался, одевался опрятно и часто мылся — теперь, когда у него было вдоволь воды и мыла, он мог это себе позволить, — и на вопросы Иды отвечал культурно, вежливо. Раз или два за последние дни ему случилось при ней говорить с Элен: вел он себя как джентльмен и говорил по делу, а не пытался морочить ей голову. Ида переговорила с Моррисом, и они решили увеличить ему карманные деньги с пятидесяти центов в день до пяти долларов в неделю. При всем ее добром отношении к Фрэнку, Иде было ужасно жаль этих денег; но ведь в конце концов только благодаря ему лавка начала приносить хоть какой-то доход, и помещение выглядело теперь уютно, весело, — так пусть парень получит свои пять долларов из их нищенского дохода. Дела все еще шли ни шатко, ни валко, но Фрэнк охотно делал все, что нужно по лавке, даже то, что совсем не требовалось от продавца, — так как же они могли не прибавить ему хоть самую малость? А кроме того, думала Ида, вот поправится Моррис, и Фрэнка здесь не будет.

Фрэнк принял свою крошечную «прибавку» со смущенной улыбкой.