Ливиу Ребряну - Восстание

Над военной колонной прозвучал резкий окрик приказа. Две роты развернулись в цепь, одна справа, другая слева от шоссе, и остановились шагах в ста от крестьянских ватаг. По шоссе, в просвете между ротами, приближалась коляска префекта Балоляну, которую сопровождал верхом на коне майор.

— Спокойно, господин майор! Мы не должны терять спокойствие! — пролепетал смертельно бледный Балоляну, нерешительно выходя из коляски.

Главный прокурор, который сошел вслед за ним, казался хладнокровнее всех.

— Как прикажете, господин префект! — ответил майор Тэнэсеску, так резко взмахнув хлыстом с серебряной рукояткой, что его конь запрядал ушами. — Впрочем, вы их теперь сами видите и слышите и можете убедиться, что они не заслуживают ничего, кроме пуль и штыков.

— Нет, нет! — пробормотал, заикаясь, Балоляну. — Сначала мы должны…

Ноги у него подгибались, зубы стучали, сердце терзал отчаянный страх, он боялся, что солдаты побратаются с мужиками и перебьют всех господ.

Крестьянская толпа вдруг заколыхалась на месте, словно водная поверхность под порывами изменчивого ветра. Неистовые крики и гиканье придавали этому зрелищу что-то особенно грозное, воинственное.

— Не нужны нам бояре!.. Пришли убивать нас? Не боимся солдат!.. Хватит, довольно над нами издевались, живодеры! Долой! Убирайтесь! А вы, братцы, не стреляйте.

Префект оцепенел на шоссе, не сводя глаз с бурлящей толпы и тупо бормоча:

— Спокойно, господа, спокойно…

Главный прокурор Греческу отстал на несколько шагов, а майор, едва сдерживая нетерпение, слегка пришпоривал своего коня; тот вздрагивал и плясал на месте.

Из толпы вырвалась Ангелина с малышом на руках. Платок ее соскользнул на спину, волосы растрепались.

Она подскочила почти вплотную к Балоляну, истошно вопя и кляня все на свете.

Словно пытаясь ее защитить, Антон-юродивый погнался за женщиной и потянул назад с криком:

— Не слушайте вы эту бабу, она горемыка несчастная и не знает, что говорит!.. Посторонись, Ангелина!.. И молчи, ни слова не говори, я скажу им все, что повелел мне господь! Пробил час Страшного суда, и люди должны узнать истину!.. Не стойте так, братцы, наставив ружья на своих обездоленных братьев. Поверните ружья против дьявола, который послал вас убивать невинных…

Слова его рассыпались клокочущим вихрем искр, грозящих воспламенить все на своем пути. Голос юродивого властно разнесся над гулом толпы, будто голос необыкновенного певца, которому вторит огромный варварский хор.

Солдаты неподвижно стояли по обе стороны шоссе перед орущей толпой — черные и холодные, точно машины, принявшие человеческий облик. Одни глаза сверкали огоньками на смуглых лицах.

На шоссе между двумя стенами солдат, будто в воротах, открытых в иной мир, суетились ошеломленные и побледневшие префект Балоляну, главный прокурор и майор Тэнэсеску, за которыми стояла пароконная коляска и простиралось неподвижное тело основной маршевой колонны с артиллерийской батареей в хвосте.

— Что ж нам делать? Что делать? — нервно вскрикивал префект, лихорадочно комкая в правой руке правительственный манифест. — Что нам делать, господин майор?.. Что делать, господин прокурор?

— Эти бандиты окончательно рехнулись! — отозвался майор, горяча гарцующего коня, будто на параде. — Они способны напасть на войско, вот увидите, господин префект!

— И все-таки мы обязаны довести до их сведения манифест, господа! — продолжал в смятении Балоляну, не сводя глаз с яростной толпы, которая, казалось, надвигается, хотя она не трогалась с места, возбужденно бурля. — Что вы скажете, господин прокурор?

— Главное, не терять голову! — испуганно ответил Тома Греческу. — Закон необходимо соблюдать, господин префект!

— Трубач, трубач! — рявкнул Тэнэсеску. — Где тебя носит, болван?.. Стой здесь, возле меня, понятно?

Трубач батальона, сержант-кавалерист, прискакал галопом, приставив по уставу трубу к правому колену.

— Слушаюсь, господин майор!

Тэнэсеску отвернулся. Больше всего его бесили слова Антона, как будто тот оскорблял его лично. Он подумал было кинуться на юродивого и отхлестать его перед всем народом, чтобы никому неповадно было бросать вызов армии. Но неожиданно для самого себя он закричал префекту:

— Господин префект, вы что, не слышите, как призывают к неподчинению и к бунту войска, находящиеся под моим командованием?.. Я обязан принять меры, господин префект!.. Я отвечаю за безопасность войск, господин префект!

— А я вам запрещаю повышать голос, господин майор! — тоже закричал, обозлившись, Балоляну. — Вы тут в моем подчинении, а не я в вашем!

Ангелина, не переставая вопить, металась перед солдатским строем, держа в одной руке ребенка, а другой хлопая себя по заду:

— И как вам только не стыдно? Вы кто — солдаты али душегубы!.. Срамота!.. Не боюсь я ваших ружей, не боюсь, и все!.. Стреляйте сюда, коли посмеете! Стреляйте!.. Чего ж не стреляете?.. Вот сюда! Сюда!

Тэнэсеску, увидев ее, снова взмахнул хлыстом.

— Полюбуйтесь только, как эта чертова баба насмехается над армией!.. Вот мразь, мать ее!.. Хватайте ее, ребята!..

Стена солдат не шелохнулась, словно отлитая из стали. Зато над бурлящей толпой взвились новые крики:

— Не давайте им убивать ее!.. Бей их, ребята!.. Вперед, братцы!..

Кое-где группки смельчаков ринулись к стене солдат, в то время как другие швыряли комья земли и камни. Конь майора, в которого попал шальной камень, испуганно поднялся на дыбы.

— Вы что, ждете, чтобы бандиты нас растерзали? Не видите, что они начали нас обстреливать? — крикнул Тэнэсеску главному прокурору и тут же резко скомандовал: — Трубач, подай сигнал!.. Трубач!..

В то же мгновение воздух пронзил медный голос трубы. Щеки сержанта вздулись и покраснели, а конь его запрядал ушами.

— Именем закона!..

Слова прокурора — испуганные, прерывающиеся — не достигли даже слуха префекта. Только беспощадный и угрожающий вой трубы огненным бичом змеился над головами. Труба еще звенела, когда майор Тэнэсеску уже что-то отрывисто скомандовал, высоко подняв хлыст. Двести винтовочных дул вскинулись одним и тем же судорожным рывком и уставились на крестьян. Дикие крики на миг прекратились, будто обрубленные мечом, но тут же взорвались еще оглушительнее:

— Нет у них права стрелять!.. Не трусь, дедушка!.. Давай, ребята, не застрелят они вас! Стыд-то какой, Ангелина нас перегнала!

Но тут же раздались другие команды — суровые, пронзительные, точно скрежет ржавой пилы. Стена солдат ответила на них машинальными и отрывистыми движениями. Винтовочные дула, на которых играли белые солнечные полоски, поднялись до уровня глаз, пальцы одновременно нажали на курки, и под небосводом прогрохотал торопливый залп.